Большая книга ужасов-32 - Мария Некрасова

— Привет.

Мать сидела в кресле с вязанием, краем глаза поглядывая в телик. Не обернулась. Так, спокойно! Ну и что, задумался человек, телик орет, опять же. Макс подошел ближе и сел на корточки прямо перед ней, заслонив собой экран.

— Ку-ку. Я дома! А вы думали, где я шляюсь, так вот он я!

Никакой реакции. Вчера же еще был здесь, эй! Вчерашний ремонтный раскордаж, коробки по всем углам и мешки со строительным мусором. А в комнате Макса еще, небось, тот спальник лежит! Прошел посмотрел — лежит. С примятой подушкой и прочитанной книжкой. Лежит, надо же…

Зашел на кухню: отец сидит, ложкой чай мешает, на Макса — никакой реакции.

— И ты, Брут?!

Отец шумно отхлебнул из чашки, даже глаз от газеты не поднял. И как теперь с ними жить? Конечно, в этом есть свои плюсы: можно, к примеру, гулять, сколько влезет, в школу не ходить, никто тебе ничего не скажет. Никто. Ничего! Вообще!

Макс почему-то опять вспомнил Сашку. Его-то никто не предупреждал. Небось полдня по лагерю бегал ко всем приставал, пока не понял, что бесполезно. Или по дому, из лагеря-то он ушел еще утром… Вот каково человеку было: ходить по дому, где тебя больше нет, трясти за плечи людей, у которых тебя больше нет, и удивляться, отчего тебя не замечают.

Все-таки привыкнуть к этому нельзя! Макс махал у отца ладонями перед лицом, тряс его за плечи, пинал табуретки так, что они разлетались по всей кухне. Казалось, отец просто с ним не разговаривает, за вчерашнее сердится или еще что. Одно дело, водитель на дороге тебя игнорирует, а тут…

— Земля! Земля! Я здесь! Ты думал, чьи ботинки в коридоре лежат, так это мои!

На слове «ботинки» отец как будто что-то вспомнил и вышел в коридор. Макс пошел за ним: неужели докричался?

В прихожей отец полминуты разглядывал пустой пакет, висящий на дверной ручке, наконец сделал вывод:

— Опять кто-то хлеба не купил.

Мать только пожала плечами: что тут было возразить, а отец… Отец напялил ботинки Макса, взял пакет с дверной ручки и пошел себе за хлебом.

— Дверь не запираю!

Макс так и сидел на тумбочке в прихожей, смотрел на дверь и думал, что ботинки-то у них с отцом одинаковые. Он просто так обрадовался, увидев «свой», что забыл. Ботинки Макса на нем самом, все правильно.

Идти в комнату не хотелось: он сидел, пока отец не пришел. Потом с ним попил чаю, тихо, как пустое место. Еще заметил, что табуретки его тоже нет.

— Выйди, — некстати позвал знакомый голос.

Меньше всего хотелось его слышать. Зато хотелось взять вон тот стул и дать кому-то по башке. Больно дать. Чтобы почувствовал. Макс чувствует боль, значит, и Старик должен…

Макс открыл окно, а отец на табуретке даже не поежился от зимнего ветра. Занимало другое: отец не видел и Старика. Ни вчера, ни сегодня. Ребята в лагере видели, а отец — нет.

Старик стоял на улице, высокий, страшный. Макс поднял стул и с размаху сделал то, чего больше всего хотел. Старик отпрянул, задребезжало задетое стекло, но выдержало. Макс ударил еще, еще, а потом уже не мог остановиться. Стул в руках разлетался щепками по кухне, но через секунду уже собирался обратно, и Макс продолжал дубасить Старика. Он лупил от души и немного — от Сашки. Никто из ребят такого не заслужил: когда приходишь домой, а тебя здесь никогда не ждали. Когда даже водитель не останавливается, где тебе надо. Когда тебя нет.

Больше всего злило, что Старик не сопротивлялся и даже не пытался увернуться. Он стоял, как памятник, скрестив руки на груди, с видом: «Чем бы дитя ни тешилось». Наверное, думает, что Макс его сейчас поколотит и успокоится и пойдет, как миленький, в его могилу, потому что больше идти некуда. Ребята в лагере, водители на дороге — ерунда. Когда и дома не ждут, сразу понимаешь, что места для тебя на земле не осталось. В могиле хоть Сашка есть и Старик, какая-никакая компания. А здесь…

Макс бросил стул в угол, а тот издевательски вернулся на место, где его взяли, целый и невредимый. Старик так и стоял памятником, скрестив руки.

— Успокоился? Мы можем идти?

— Ну уж нет! — Макс прошел в комнату родителей и демонстративно уселся на пол, прекрасно понимая, что еще чуть-чуть и пойдет, как миленький пойдет, потому что некуда больше, и вообще. Мать так и сидела с вязанием перед теликом.

— Это же неправильно, — сказала мать, и Макс тут же вскочил на ноги, подбежал к ней, прежде чем сообразил: она не с ним разговаривает. Он стоял перед ее креслом, а она смотрела сквозь него в телевизор и повторяла свое: «Это же неправильно».

— Что неправильно? — вошел с кухни отец. — Ты новости-то выключи, и все правильно будет!

— Тут не новости, — мать кивнула на телик, и Макс тоже глянул, что там такого-то?

По телику шла передача о пропавших людях. Кто в войну потерял своих, кто так. Сейчас какой-то ветеран рассказывал, что зовут его Иван Иваныч и что он ищет своих жену, детей, двух сестер, трех племянников и еще кучу народу — он добросовестно перечислял всех поименно. Мать смотрела и качала головой:

— Это же неправильно, что они не нашлись за столько лет. Что бы ни случилось, хоть кто-нибудь один обязательно должен был его искать. И найти… Правда же?

Отец кивнул и даже поддакнул:

— Он назвал человек пятнадцать. Хоть кто-нибудь обязательно жив и его ищет. Потому что так не бывает…

Макс не услышал, как именно не бывает, потому что сидел на полу, заслоняя собой телик, и ревел. Громко и бесстыже, как в детском саду. А кого было стесняться, Старика, что ли? Старик был уже рядом. Надо же, в окно залез! Кто-то упустил это зрелище и даже не жалко.

Вот он, Макс, сидит на полу. Вот его родители смотрят телик сквозь него и ни черта кроме телика не видят. Их нимало не беспокоит, что его нет, их вообще ничего не беспокоит. И еще они говорят: «Хоть кто-то должен его искать, потому что так не бывает». А он тут сидит и видит, что бывает, и еще как. Только не может им этого сказать, да и зачем? Им и так хорошо.

Старик стоял в дверях и философски наблюдал истерику. Максу было бы легче, если бы он смеялся, а он даже пытался утешать:

— Ну что ты разнюнился, многие через это проходят. Тебе, между прочим, повезло, у тебя Саша в компании будет. Ну и я тоже…

Макс кинул в него ботинком и мимоходом удивился, что уже давно не получал сдачи. Все время от могилы до сих пор Старик его не бил. Хоть бы для приличия, когда его стулом избивали, а нет. Может, просто не считает нужным? Может, думает, что Макс уже никуда не денется? Пойдет с ним и будет делать все, что велят? Наверное, так он и думает. Макс ревел, а мысль бежала сама собой. И было от нее ни холодно, ни жарко. Вот сейчас дореву, попью водички, и пойдем. Правильно Старик думает, куда ж Максу деваться? В могиле хоть Сашка…

— Нет, я не верю. — Мать не уставала удивляться герою передачи. — Не бывает же так, чтобы все разом перестали тебя искать. Хоть кто-нибудь один…