Ночь на острове - Холли Престон

— Потому. — Опустив голову, Саманта думала об одном: чтобы мать перестала смотреть на нее так, будто она совершила что-то чудовищное. — Это всего лишь портфель, мама. Было бы из-за чего шум поднимать.

— Но ведь этот кожаный портфель купили тебе мы с папой, — сухо отозвалась мать. — А ты говоришь, что потеряла его в метро и даже не заявила об этом в полицию!

Саманта сняла жакет и повесила его на спинку стула.

— Я же сказала, что заметила пропажу, только когда вышла из метро. — Она оглядела кафе: в зале не было никого, кроме пары подростков, сидевших за столиком у окна. — Забудем об этом. Спасибо, что заменила меня. Было много работы?

— Работы было много в обед, — миссис Максвелл с дочерью не церемонилась. Надо сказать, я надеялась, что к обеду ты вернешься. А уже почти пять!

— Я знаю. Извини. — Саманта подготовилась к упрекам, пока бродила по улицам Лондона. — Тебе ведь известно, как это бывает. Автобусы переполнены, такси не поймаешь…

— Я ждала тебя к двум. Ну, в крайнем случае, к трем. — Миссис Максвелл ее объяснения не убедили. — Что, черт возьми, ты делала все это время? Ты приняла заказ?

— Вообще-то нет. — Саманта понимала, что врать не имеет смысла. Мать все равно узнает. — Им нужны блюда японской кухни: суши и все такое прочее. Я не умею это готовить.

Миссис Максвелл удивленно взглянула на дочь.

— Разве они не сказали тебе об этом, когда вы договаривались о встрече?

— Впрямую не сказали. — Саманта почувствовала, что краснеет. Господи, до чего ей ненавистны все эти увертки! Не умеет она врать. Умеет только наживать разные неприятности.

— И тебе, — кольнула мать, — понадобилось шесть часов, чтобы это выяснить?

— Почти три часа ушло на дорогу, — парировала Саманта, на сей раз с легким сердцем оттого, что это была чистая правда. — Ты сама знаешь, какое движение в городе. Поэтому и такси я не могла поймать.

— Все равно…

— Ну ладно, — Саманта, облизнув губы, поняла, что на них нет помады. Проклятье, надо было улучить минуту и поправить макияж. А она с того момента, как убежала из кабинета Мэтью Патнема, бродила по улицам в полной прострации. Ей потребовалось немало времени, чтобы прийти в себя. — Сначала мне пришлось ждать, потом мы пили кофе и разговаривали.

— О чем?

— Да так, о том, о сем. — Саманта пожала плечами и открыла ящик кассы, делая вид, что интересуется выручкой. — Ну, о чем обычно говорят люди, мама. О том, что погода холодная, о том, какое будет лето.

— Да, — усмехнулась мать, — похоже, ты попусту потратила время. Надеюсь, ты не станешь проделывать это слишком часто.

— Вообще не стану. — Саманта с треском захлопнула кассу, заставив Дебби испуганно выглянуть в зал. Однако Саманта не сомневалась, что та слышала весь разговор с первого до последнего слова. Секретничать в кафе было негде. — Я решила не заниматься больше доставкой готовых блюд. Ты была права, мама, у меня нет опыта, да я и не умею делать это.

Вид у матери был удивленный:

— Но разве ты уже не получала такие заказы?

— Получила, один, — нехотя призналась Саманта, думая, что надо бы принять аспирин. Голова у нее просто раскалывалась. — На официальный ужин в субботу. От человека, который был в гостях у Дебби и взял у нее мои координаты. Но больше я никаких заказов не приму. Это отнимает слишком много времени. А я не хочу такой большой нагрузки.

Ее решение обрадовало Пола — миссис Максвелл не замедлила рассказать ему обо всем. В тот же вечер, зайдя к ним домой, Пол едва успел снять пальто, как она выложила ему приятную новость. Саманта, у которой все еще болела голова, была не в том настроении, чтобы разделить их ликование. Будь ее воля, она бы им вообще ничего не сказала. Она бы просто прекратила принимать заказы. Однако ей пришлось слушать, как горячо поздравляют друг друга ее мать и жених, которые «так и знали, что этим кончится», и притворяться довольной, в то время как на самом деле у нее на душе скребли кошки.

Но их радость, вкупе с ее головной болью дали Саманте повод отказаться, когда Пол пригласил ее посидеть в пабе. Она сказала, что хочет побыть с ним дома. Конечно, это была правда. Но в эти минуты ее мучил стыд за то, что произошло днем, и это мешало ей с чистым сердцем принимать искренние ухаживания Пола. Ей казалось, что она предала его, да и себя тоже, и ей нужно время, чтобы успокоиться.

Хуже всего было то, что ей не удавалось выбросить из головы случившееся днем. Это и неудивительно, — решила она. В конце концов, женщины, которых пытались изнасиловать, нуждаются в том, чтобы все обдумать и проанализировать. Только вот ее никто не пытался изнасиловать. Разве он напал на нее с применением силы? В общем-то, да. Однако ничего страшного с ней не произошло. Он не лишил ее невинности, не совершил ничего фатального. Да если бы он знал, что она еще девушка, он бы, скорее всего, обходил ее за километр. А в том, что ему это было невдомек, наверное, ее главное несчастье.

Собственная реакция на поведение Мэтью — вот что беспокоило ее больше всего. Разумеется, ей может служить утешением, что при первой же возможности она унесла оттуда ноги. Она выскочила из его офиса как ошпаренная, как если бы за ней по пятам гнались черти. Его секретарша могла подумать Бог знает что: Саманта вылетела, опрокинув мусорную корзину, и даже не сказала «извините». Уж конечно, с ролью деловой женщины такое поведение не вяжется. Но раз дело приняло такой оборот, она и сама была вынуждена поступить по-свински.

Саманта вздохнула. Она может обманывать себя сколько угодно, все равно деваться некуда: именно из-за того, что произошло в его кабинете, так ноет теперь ее сердце. Даже спустя несколько часов она словно чувствовала его прикосновения, ощущала во рту его язык.

Она приняла душ, села в кресло и стала разглядывать себя в зеркале, неожиданно обнаружив, что думает о себе как о женщине. Общение с Полом никогда не вызывало в ней таких ощущений. Ответив на поцелуй Мэтью, она почувствовала, будто оказалась в другом измерении. Пламя, охватившее их, лишило ее способности думать. Она вся превратилась в желание. Ей хотелось, чтобы он в своих ласках шел дальше и дальше, делал с ней все то, что она запрещала делать Полу. Когда их губы слились, Саманта стала совершенно беспомощной, был даже момент, когда она готова была уступить, если бы он повалил ее на пол и…

Саманта задрожала как в лихорадке. Тут же рядом возник Пол, подсел на подлокотник ее кресла и обнял за плечи.

— Э, да ты, похоже, простудилась! — озабоченно воскликнул он. — Наверное, поэтому у тебя и голова болит. Здесь такие сквозняки повсюду!

Саманта пристально посмотрела на жениха, пытаясь угадать, понимает ли он хоть немного, что с ней происходит. Интересно, что бы он сказал, узнав, о чем она только что думала? Как бы он поступил, если бы, обнимая ее, вдруг почувствовал, что она грезит о другом мужчине? Что, глядя на его бледную руку с мясистыми пальцами, покрытую редким выгоревшим пушком, она сравнивает ее с другой рукой — смуглой, словно точеной, с длинными сильными пальцами, властной, как бы по праву лежавшей совсем недавно у нее на груди…