Судьба и другие аттракционы - Дмитрий Раскин

— Если ты о временны́х парадоксах, несовпадениях… А я и хотела, чтоб так!

Вернуться на Землю, с которой ничто не связывает, где нет уже тех, кто помнит тебя — чтоб до анонимности, до неузнавания пейзажа, себя самой в пейзаже. Не за-ради пустоты. В пользу чистоты возвращения, чистоты предстоящего тебе в земном бытии… Или же, может, во имя чистоты просто, как таковой, не имеющей отношения к тебе… А пустота, что же, — попыталась улыбнуться Мэгги, — так, побочный эффект. — После скомканной паузы. — Мы здесь вроде как пригубили от Истины, Смысла… может быть, от того, что поважнее будет Истины, Смысла… И не получили ничего.

— Вы дали, понимаешь, дали самой этой Истине, этому Смыслу! При всех ошибках ваших, несуразностях, тупиках — привнесли в них. — Глеб сбился.

— Если б это и вправду было так. — Она обняла его, прижалась. — Общность неудачи связывает с ними, да? Единственная связь. Ради этого стоило. — Она замолчала. Потом страстно:

— Значит, Истина есть, Смысл есть, и мы настоящие, столько холода, одиночества, тоски. Метафизика достигает самой себя лишь самой своей неудачей — вот чего не понял наш гениальный профессор Снайпс. Больше, глубже самой себя на неудачу. А нам ни-че-го не надо.

— Это такая свобода и еще неприкаянность, — говорит Глеб. — Земля второй ли попытки, первой, космос, хаос — всё детали.

— Это гимн безысходности, — улыбается Мэгги. — Попытаемся жить без подпорок. Надо же когда-то начинать.

Они вошли к нему, не поняли даже, захлопнули дверь, нет… Не зажигая света…

Их губы, их руки, тела.

Компенсировать годы без любви, сделать их небывшими. Отменить суету, маяту, неподлинность своих прежних любовей. Оставить позади себя самих: мелких, сентиментальных, самообольщающихся, себялюбивых в этих своих любовях.

У них не было ничего подобного никогда раньше. Всё становилось сейчас откровением, всё было страстью, взрывом, трепетом, страстью, таинством, страстью, счастьем.

Счастье проснуться вместе. То есть он проснулся, а она всё еще спит к нему прижавшись. Это ее покой. Полнота покоя. Это ее дыхание. Он был счастлив.

Он на крыльце. Выбрался из кровати, не разбудив. Побоялся длить мгновение донельзя. Суеверно как-то испугался, что оно потеряет в своей глубине, чуть ли не станет сообразным ему-всегдашнему. Скрипнула дверь квартиры Марии. Мария уже на крыльце. Прошла мимо с каменным лицом. «Опаздываю в лабораторию». Глеб не понял, была ли это ревность ребенка или же девичья, женская… Марии было плохо. Как просто, да? Она с детства видела «сцены» как само собой разумеющееся. И вот теперь страдает. И не сделаешь ничего.

Команде четвертой и, как все теперь уже понимали, последней смены , предстояло сделать одно весьма грандиозное дело — установить за орбитой пятой, самой дальней от планеты луны противометеоритную защиту, застраховать эту хрупкую жизнь от экологической катастрофы или же от попадания смертоносного вируса или спор чужой жизни — чего еще можно ждать от небесного тела? Смена фауны и флоры, гибель сущего, апокалипсис — всё теперь отменялось заранее. Несколько тысяч лет космический зонтик будет работать автоматически, а потом потомкам племени омега надо будет уже самим. Кстати, это первая цивилизация, которая поймет, что ей помогли. И с этим знанием надо будет жить. Ничего, считает профессор Снайпс, для них это знание будет естественным, само собой разумеющимся, а не кризисным. Ничего, считает Энди, цивилизация будет настолько созерцательной, что они никогда не узнают о наличии «зонтика», а профессор поступает весьма опрометчиво, лишая их радости созерцания звездопада. Преступление перед будущей поэзией этих мест.

Итак, у них две недели, чтобы подняться в космос и смонтировать выведенные туда заранее элементы системы в систему. И еще две недели останутся, чтобы «собрать вещи», законсервировать всё, что подлежит консервации (профессор не говорил, но все понимали, что он остается. Насчет Ульрики тоже уже догадывались) и спокойно ждать корабля за ними. Спокойно? Возвращение на Землю без кавычек, комментариев, «вторых попыток»… Как там ? Что? Как? Всё казалось настолько неважно перед лицом самого возвращения , пред одной уже только фонетикой этого слова.

А сегодня вся команда станции — двадцать мужчин и женщин поднимутся в космос на космических шлюпках и сателлитах и выполнят довольно рутинную работу по сохранению чужой истории, которая (будем надеяться, хотелось бы верить и тому подобное) когда-нибудь да начнется на этой планете.

— Профессор Снайпс простирает свою оберегающую длань над пространством изуродованной им жизни. — Высказался один из команды по поводу монтажа защитной системы.

На станции остаются только профессор, Ульрика, Энди и Глеб с Мэгги. Собственно, участие Мэгги предполагалось, но с учетом ее «медового месяца». В общем, все ей сказали: «оставайся». Ну да, две недели в космосе они как-нибудь переживут без психолога (многие считали, что и в эти пять лет на станции тоже вполне бы обошлось без него), а предстоящее возвращение делало всех великодушными и сентиментальными, «наслаждайтесь, ребята».

Третий день как команда в космосе. Профессор со своими друзьями (хорошо, что теперь никто не мешается под ногами за исключением Глеба) готовится к тому, что они навязчиво, можно сказать, занудно называют «последним шагом».

Он вызвал их аварийным сигналом. Они нависают над профессором в кресле у центрального пульта. На канале связи с НАСА чей-то доброжелательный, вкрадчивый голос:

— Приветствую вас, профессор Снайпс. Добрый день, доктор Дальман. Как поживаешь, Энди? Самые горячие приветствия очаровательной Мэгги Ларсон. Наилучшие пожелания мистеру Терлову.

Все пятеро переглянулись.

— Мы космические туристы. Направляемся к вам с санкции НАСА. — Голос будто почувствовав их напряжение и оторопь, стал еще доброжелательнее и вкрадчивее. — Ой, извините, забыл, точнее, не успел представиться, отец Габриэль.

— То есть? — спросил профессор.

— Святой отец, — пояснил голос.

Всеобщее: «а-а. Ну да».

— Со мной доктор Аврора Браун, доктор Джон Керенджи. Просим разрешения на посадку.

— Почему вы на этом канале связи? — спросила Ульрика, наблюдая по мониторингу за маневрами их корабля на орбите первой луны.

— Оператор Морган любезно предоставил нам, — ворковал отец Габриэль.

Последние десять земных лет оператор Морган и был для них голосом НАСА. Они не знали, что это значит, если НАСА предоставляет свой канал… Этого не было в практике раньше, значит, они отстали от жизни, что вполне естественно. Но почему их не предупредил сам Морган?

— Да, действительно, получилась накладка. — Отец Габриэль говорил так, будто они проговорили все эти свои сомнения вслух. — Но вы можете с ним связаться.

— Даю посадку, — вдруг сказал профессор.