Записки из арабской тюрьмы - Дмитрий Правдин

Смертная казнь есть, но ее применяют лишь по личному распоряжению президента, обычно за измену Родине. За мой срок пребывания казнили только одного преступника — 24-летнего негодяя, изнасиловавшего и убившего пятерых малолетних детей. Об этом написали все местные газеты.

До этого последний смертный приговор был приведен в 2006 году двум лидерам, как у нас говорят, «незаконных вооруженных формирований». Тогда с отрядом около трехсот человек они перешли алжиро-тунисскую границу и пытались поднять восстание против существующего строя. По-видимому, рассчитывали на поддержку населения. Но запуганный народ Туниса не поддержал повстанцев, против них применили авиацию, бронетехнику. Последний очаг сопротивления был сломлен через несколько дней.

В итоге около сотни убитых, около сорока попали в плен, остальные рассеялись, скрылись в горах на территории сопредельного Алжира. Всех пленных приговорили к большим срокам заключения, а руководителей расстреляли. Я позже встречался с одним из участников этих событий, и он мне поведал об этих боях, так как в СМИ практически ничего не просочилось. По крайней мере, я об этом слышал впервые, да и то из уст очевидца, кстати, имеющего срок 15 лет без права помилования. Ну, разумеется, пока Бен Али у руля.

Бен Али в своей политике старается держаться Запада, где большинство стран отменили или ввели мораторий на смертную казнь. Но все же прозападная политика имеет восточный колорит, а посему расстрел до сих пор имеет место быть.

Капрану Тамилу меня из рук в руки передал дежурный офицер. Тамил подобострастно выслушал его наставления. Мол, это иностранец и ни один волос не должен упасть с его головы, а не то забудь об амнистии.

Капран и сам хорошо понимал, что я не простой зэк. Такого еще не было, чтоб дежурный офицер лично приводил в камеру заключенных. Обычно их приводили дневальные из числа зэков, постоянно дежуривших у входа в жилой сектор. В их обязанности входило разводить вновь прибывших по камерам, приглашать тех, к кому пришли родственники на свидания, разносить продуктовые передачи. А также они были ходячими источниками информации и негласными почтальонами — передавали записки из камеры в камеру.

«Младшой» похлопал меня по плечу и пошел по своим делам, а я остался один на один с арабскими уголовниками. Ноги отказывались идти, было ощущение, что из них вынули кости и мышцы, а взамен набили ватой. Страх пронзил меня до мозга костей и стал накапливаться в остальных клетках организма.

Пахан Тамил с нескрываемым интересом рассматривал меня:

— Русский? — довольно сносно спросил он.

— Да! — ответил я. — А ты знаешь русский язык?

— Немного. У меня мать полька, а отец араб, сейчас живет в Италии. Еще был в Украине. — Тамил показал рукой на второй ярус кровати, стоящей напротив телевизора. — Иди, садись туда.

Ноги не слушались, не хотели идти и сгибаться в суставах — страх парализовал их. Собрав всю свою волю в кулак, я с трудом доковылял до кровати. Сильные руки помогли мне взобраться, Тамил сел рядом.

— Я тут шеф, — громко произнес он. — Можешь называть меня Тони или Тамил. А тебя как зовут?

— Евгений.

— Еф-фхе? Ефехен? — попытался произнести мое имя Тони-Тамил, но не смог.

— Ев-ге-ний, — по слогам произнес я.

Капран промучился минут пять, но имя мое оказалось ему не по зубам.

— Ладно, будем звать тебя Руси или Иван, — подытожил пахан. — Хорошо?

— А Руси это русский? — поинтересовался я.признан помешанным

— Да, по-арабски русский — «руси».

— Возьми! Это тебе. — Тамил протянул целую пачку сигарет «Марс» и коробок спичек.

Я хоть и не страдал табачной зависимостью, однако, дабы не обидеть хозяина, взял подарок. Одну сигарету закурил сам, другую предложил новому «другу».

Со всех сторон ко мне потянулись грязные руки с давно нестриженными грязными ногтями:

— Атынь духан! (Дай закурить!)

Пахан так грозно посмотрел на просивших, что мне стало не по себе.

— Барра!!! (Пошли вон!!!) — крикнул он им, а повернувшись ко мне, добавил: — Не надо им давать, это тебе.

Я в знак согласия кивнул головой.

Начав искать глазами пепельницу, я вдруг заметил, что все стряхивают пепел прямо на пол и туда же посылают окурки. Чтоб не выглядеть белой вороной в лице новых «друзей», присоединил свой бычок к уже валявшимся их собратьям на полу.

В тюрьме разрешалось курить только сигареты двух сортов — «Марс» и «Кристалл». И тот, и другой — «чудо» местной табачной промышленности.

«Марс» упакован в красную с белым картонную пачку по 20 сигарет с желтым фильтром и имел две разновидности — легкие и простые. Стоили 1,5 динара (порядка 30 рублей по курсу 2008 года). При курении были похожи на «Приму» с фильтром. «Кристалл» был в мягкой бумажной пачке белого цвета с синими буквами на арабском и французском. Емкость пачки — 20 сигарет с белым фильтром. При курении с закрытыми глазами догадаться, что это табачное изделие, было невозможно. Сено, чай — все что угодно, но отнюдь не табак! Хотя стоила одна пачка динар (приблизительно 20 рублей по курсу 2008 года), что для тюремного бытия довольно дорого. Одним словом, такое г…о!

И «Кристалл», и «Марс» можно было купить только в местном тюремном магазине. И только на местные тюремные «деньги». В качестве последних использовались квадратные кусочки цветной бумаги с отпечатанным типографским способом номиналом и оттиснутой красными чернилами круглой гербовой печатью. Имели хождение квадратики в 10, 20, 50, 100, 500 миллимов и 1 динар, и все были разного цвета. Причем цвета менялись каждый квартал, и неизрасходованные «деньги» надлежало обменять на новые в течение двух дней по истечении срока. В противном случае к оплате не принимались.

Запас денежных средств пополнялся по-разному. У одних при водворении в тюрьму были с собой деньги, их изымали, а взамен давали «фантики». Ко вторым приходили родственники и пополняли их лицевой счет. Третьи работали в тюрьме и получали грошовую зарплату. Но больше 25 динаров в одни руки за один раз не давали в целях профилактики грабежей и воровства.

Для того чтоб получить «фантики», необходимо написать заявление на имя кассира и на следующий день выдавали запрашиваемую сумму. Кто не умел писать, обращались к Тамилу, за один динар он охотно «помогал».

Во время ареста у меня оставалось 3 динара, 560 миллимов. При водворении в тюрьму мне выдали расписку, что от меня получено 3560, но чего не указали. Миллимов? Динаров? Долларов? Непонятно.

«Друг» Тамил, помимо арабского и французского, прекрасно владел итальянским и польским, но вот русским неважно. Видно, что когда-то говорил по-русски, но, как он признавался, за семь лет тюрьмы многое подзабыл. Потому зачастую мешал русские слова с польскими и итальянскими.

Общение нам давалось тяжело, где на пальцах, где путем рисования на бумаге, но мало-мальски друг друга понимали. Привожу уже «обработанную» в ходе мытарств информацию.