Естественное убийство-2. Подозреваемые - Татьяна Соломатина

Вдруг в дверь внёсся с неожиданной для его возраста и почтенного звания прытью старичок-кристаллограф и, задыхаясь, прощебетал:

– Там одной вашей девочке плохо! Она лишилась чувств! То есть сперва ей стало душно, затем её вырвало и стало колоть вот здесь! – старичок потыкал себя в правое подреберье. – А затем она лишилась чувств. – Повторив эту старомодную конструкцию, старичок достал из кармана видавший виды платок и начал вытирать лоб, покрытый испариной. – Мы с детками её положили на пол…

– Я ошибся! – резюмировал Северный, резко поднимаясь. – Считаные часы! Сеня, я в класс, а ты мухой тащи мне мой саквояж с заднего сиденья. – Всеволод Алексеевич стремительно вышел из комнаты отдыха, вынув телефон и по дороге набирая номер центральной диспетчерской: – Срочно сюда реанимационную бригаду с ближайшей подстанции. Речь идёт о жизни подростка. И о материнской смертности. Осознали серьёзность? Отлично, – он продиктовал адрес, свои имя-фамилию и регалии.

Анжела Степановна трусила за ним с неожиданной для высоты её каблуков прытью.

– Почему реанимационную? И почему о…

– На всякий случай! – грубо перебил её судмедэксперт.

– А они приедут?

– По личному вызову начальника бюро сложных экспертиз? Разумеется, Анжела Степановна.

Когда они влетели в класс, девочка лежала в проходе, изо рта у неё шла ярко-розовая пена, ноги и руки дёргались, а затылок выбивал крупную дробь по новёхонькому линолеуму, постеленному прямо поверх старого добротного паркета.

– Чёрт бы вас всех побрал! – рявкнул Северный. – Так я и думал. Разойдись, малышня!

Он быстро подошёл к девушке, всунул ей в рот оказавшуюся у него в руках чайную ложку и скомандовал забежавшему в «презентационный зал» Сене:

– Набери две ампулы этоксидола[8]!.. Анжела Степановна, что вы стоите, как пугало огородное?! Отомрите и выведите отсюда детей. Быстро! И где ваш лагерный доктор?! Приведите его сюда немедленно! – Застывшая с открытым ртом директриса пошевелилась. – И скажите мне, наконец, имя-фамилию и возраст этой девочки!

– Её зовут Аня, как и меня! Фамилия её – Румянцева. Ей четырнадцать, и она дочка мамы из того ресторана, откуда к нам сегодня приходил смешно говорящий повар с заморскими крабами, – ответила вместо директрисы маленькая сообразительная Толоконникова.

– Спасибо, Анна Сергеевна. Вы мне очень помогли! – торжественно и серьёзно поблагодарил Северный восьмилетнюю козявку, вводя в вену бьющегося на полу в судорогах подростка содержимое шприца, поданного ему слегка дрожащей Сениной рукой.

Анжела Степановна наконец встрепенулась и кое-как, применяя где слово доброе, где вполне себе команды лагерной охраны, а где и подзатыльники, эвакуировала из помещения немного испуганных, но как всегда более чем любопытных детей.

К моменту, когда она вернулась в класс, девушку уже укладывали на носилки и подключали капельницу. А Северный говорил врачу «Скорой»:

– Я ввёл ей противосудорожное, магнезии и так, по мелочи – кортикостероиды, эуфиллин, физраствора ампулу – больше у меня ничего нет. В машине интубируйте. Переводите на ИВЛ, ставьте подключичку и лейте всё, что у вас есть типа плазмы. И накачайте её фраксипарином.

– В инфекционку везти? – поинтересовался доктор.

– Вы в себе?! Какая инфекционка? В ближайший роддом её госпитализируйте немедленно, на всех парах, со всеми проблесковыми маячками и звуковым сопровождением. Здесь так ургентно, что ургентнее не бывает!

– Понял, – кратко ответил врач. – А с каким диагнозом?

– Беременность 34–35 недель. Может, чуть меньше. Эклампсия. Предположительно HELLP-синдром[9]. Запишите без «предположительно». И вот вам моя визитка. Перезвоните, скажете, куда приняли. Спасибо за оперативность.

Мужчины быстро пожали друг другу руки, и молодой красивый доктор в зелёной пижаме с фармацевтическими лейбаками вернулся к исполнению своих непосредственных обязанностей. Всё было споро и ладно. Северный невольно залюбовался работой реанимационной бригады.

– Где, вашу мать, ваш штатный лекарь?!! – заорал он на Анжелу Степановну, когда машина реанимационной бригады с подвываниями вынеслась с территории зелёного, тихого, летнего лагеря.

– Я… Я… Я его… её… отпустила. Ну, то есть она к нам не каждый день ходит… Дети же все здоровые. Да и к тому же у нас только дневной лагерь. В семь, максимум – в девять, детей разбирают по домам. А кто и сам уже уезжает, кто постарше, с письменного разрешения родителей, конечно. Зачем нам врач? – лепетала потрясённая произошедшим директриса.

На неё было жалко смотреть. Но Всеволод Алексеевич в данный момент не был склонен к милосердию.

– Ну да, конечно! Зачем врач в месте скопления детей и подростков?! Совершенно ни к чему! С детьми же никогда и ничего не случается! Разве может хоть что-нибудь произойти там, где с утра до вечера находятся дети от семи-восьми до четырнадцати-пятнадцати лет?! Нет-нет, что вы! Ничего, совершенно ничего не может с этими детьми произойти! Никто не напорется на гвоздь, никому не трепанируют череп железякой в драке и никто не свалится с судорожным припадком! Да вы, Анжела Степановна, считайте, уже пошли под суд! – Северный вытащил пачку сигарет и закурил прямо в помещении класса. – Надеюсь, вы не возражаете, дорогая моя? – язвительно поинтересовался он. – Я, знаете ли, немного разнервничался. В мои пятьдесят это очень вредно для здоровья. Куда вреднее, чем курить. Да и деткам мой дым вряд ли навредит больше, чем вредят им безразличные родители и безответственные педагоги! – Завершив обличительную тираду, он глубоко затянулся.

– Всеволод Алексеевич, – голосом, похожим на нормальный человеческий, обратилась к нему Анжела Степановна.

– Да? – устало буркнул судмедэксперт.

– А почему вы сказали везти эту девочку в родильный дом?

– Потому что она, Анжела Степановна, не так осмотрительна, как вы. Вы в ваши под тридцать всё ещё ждёте птицу счастья завтрашнего дня, а она в свои четырнадцать – глубоко беременная. Пытается выдавать стране рекорды, как умеет. Мне же остаётся только удивляться – а меня, поверьте, удивить трудно! – как её родители и лично вы, уважаемая педагог, не заметили такого сущего пустячка.

Директриса не выдержала и разрыдалась.

– Ага. Ну да, ну да… – Северный подошёл к окну, открыл фрамугу и выкинул недокуренную сигарету. – Всё, хватит! – гаркнул он на Анжелу Степановну. И тут же тихо, почти ласково добавил: – Сырости нам только здесь не хватало к духоте.

Как и любой нормальный мужчина, он терпеть не мог женских слёз. И совершенно не знал, что в такие моменты делать. Особенно он не мог терпеть женских слёз, сопровождаемых потоками чёрной туши, размазыванием соплей по тональному крему, и видеть без содрогания не мог всего того, что получалось в результате смешения красок и субстанций на палитре хорошенького на самом-то деле женского личика. Как будто в чистое горное озеро внезапно слили цистерну мазута, и оно всё пошло неестественными в своей неприродной, неатмосферной радужности разводами.