Дочь пекаря - Сара Маккой

– Как можно сравнивать Гитлера и войну в Ираке? Это совершенно разные вещи.

Элси не смутилась.

– А мы точно знаем, что там происходит? Нет. Вот и тогда мы не знали. Догадывались, что не все чисто, но боялись своих догадок и еще сильней боялись убедиться, что они правильные. У нас был дом, наши мужчины, наша Германия. Мы поддерживали наш народ. Конечно, сейчас, со стороны, легко осуждать и нас, и наше прошлое. Так что – да, я пошла на нацистский бал с нацистским офицером. Не все они были монстрами. Не сплошь Гитлер и доктор Менгеле. Были обычные люди, некоторые даже неплохие. – Она вздохнула. – Мы старались выжить, что было само по себе непросто.

– Вы когда-нибудь видели, как евреев… как с евреями жестоко обращались? – Реба запнулась. Как вообще задавать такие вопросы?

Элси сузила глаза:

– Да и нет. Какая разница? Правды вы никогда не узнаете. Если я скажу «нет», я хороший человек? Не виновата во всем, что вы знаете о Холокосте и нацистской Германии? А если я скажу «да»? Значит, плохая? И это бросает тень на всю мою жизнь? – Она пожала плечами и смела крошку со стола на пол. – Мы все немножко врем о себе, о своем прошлом и настоящем. Мы думаем, что есть ложь маленькая и незначительная, а есть большая и обличающая. А лжи все одинаковые. Только Бог знает, как все было, пусть он и судит. – Взгляд оливковых глаз проникал насквозь. – Я вам рассказала один свой секрет. Теперь ваша очередь.

Сердце у Ребы заколотилось быстрее.

– Моя очередь? – Она нервно рассмеялась. – Нет-нет. Это же я беру у вас интервью.

– Так нечестно. – Элси скрестила руки на груди. – Не ответите на мой вопрос – я тоже больше ничего не расскажу.

Реба взвесила за и против. Так с ней еще никто не поступал. Журналист спрашивает, интервьюируемый отвечает. Все. Роли не меняются. Однако статью пора сдавать. В недотрогу играть некогда.

– Хорошо. Спрашивайте, – уступила она.

– Джейн говорит, вы помолвлены. Как зовут вашего жениха?

Реба вздохнула. – Рики.

– Хороший человек?

– Хороший. Обыкновенный.

– Где работает, чем занимается?

– Пограничник.

– Пограничник! – Элси рассмеялась. – Много у него работы.

Серхио допил кофе:

– Приятного дня, дамы.

Он отнес пустую тарелку и чашку на кассу, протянул Джейн, их руки соприкоснулись, на миг вместе замерли.

– Увидимся mañana[14], – сказала Джейн.

Направляясь к выходу, Серхио нежно погладил живот:

– Ваша сдоба сведет меня в могилу, миссис Радмори.

– Ты это который год говоришь, – откликнулась Элси.

Джейн рассмеялась:

– Зато помрешь, набив живот сластями и улыбаясь!

Серхио кивнул ей и приподнял воображаемую шляпу. Дверь звякнула, закрываясь за ним.

– Кажется, хороший покупатель, – заметила Реба.

– Хороший. Обыкновенный, – парировала Элси. – Ну так объясни. Почему вы с этим Рики не назначили свадьбу?

Реба бросила сердитый взгляд на Джейн.

Джейн пожала плечами:

– Извини, ты же не сказала, что это секрет.

Реба расправила плечи.

– Просто я не готова.

– Не готова! Ты его любишь? – спросила Элси.

Эта прямота застала Ребу врасплох. Она затеребила ручку.

– Люблю, конечно. Не любила бы – не сказала бы «да».

Элси наклонилась вперед:

– Тогда вот тебе мой совет. Судьба не часто сводит нас с хорошим мужчиной. Факт. Все эти фильмы и телешоу, в которых люди говорят «я влюблен», все эти холостяки обоих полов, которые выбирают себе пару, как печенье в коробке, – тьфу! Ерунда. Это не любовь. Это слюни с потом пополам. А настоящая любовь… – Элси покачала головой. – Она не ко всякому приходит. Вот вечером в новостях: половина всех браков кончаются разводами. И диктор говорит: «Ах, как ужасно. Вы представляете?» – и я говорю: ja, еще как представляю, потому что все эти люди врали себе и друг другу, будто любовь – это хиханьки и сахарные сердечки. А на самом деле у каждого есть темная сторона. Если видишь его темную сторону и прощаешь, а он видит и прощает твою, тогда это что-то значит. – Она указала на кольцо у Ребы на груди: – Или надень, или верни. Вот тебе мой совет.

Пекарня была пуста. Наступило затишье между завтраком и обеденными толпами.

– Можно я вас прерву? – Джейн подошла к столу с миской глазури. – Мам, попробуй крем. Странный привкус какой-то.

Элси сунула палец в глазурь, лизнула.

– Выкинь, – сказала она. – Плохие белки.

– А в миске хорошо выглядели. – Джейн топнула ботинком. – Черт, мне сегодня юбилейный торт глазировать.

– Тут никто не виноват. Иногда не поймешь, пока не попробуешь, – сказала Элси.

Пекарня Шмидта

Гармиш, Германия

Людвигштрассе, 56

25 декабря 1944 года

Мама и папа наверху заворочались. Элси замела лепестки ромашки под стол, а те, что остались, положила в кружку и залила горячей водой. Как ни странно, рука не дрожала. На столе в муке лежало кольцо Йозефа.

Опять застучали в дверь, заорали.

– Что случилось? – послышался папин голос с лестницы. – Иду, иду. – И он включил свет.

Элси зажала кольцо в кулаке, и тут в кухню вбежала мама:

– Элси, что такое?

– Не знаю. Я заварила ромашку, и тут… – Она отвернулась и уронила кольцо в чашку, стараясь не смотреть на печь.

Вошли четыре вооруженных гестаповца. Двое обступили папу с флангов.

– Ищите что хотите, – сказал он. – Нам прятать нечего. Ради всего святого, сочельник на дворе.

– Мои извинения, герр Шмидт, но у нас приказ, – сказал коренастый солдат с дубовыми листьями на воротничке.

– А что случилось? – Мама, дрожа, босиком стояла на плитке.

– Еврей сбежал, – ответил гестаповец.

– Тут нет евреев, штандартенфюрер, – сказал папа и хлопнул по печке: – Тут хлеб да булочки.

Элси пробрала дрожь. Волоски на руках встали дыбом.

– Ходили куда-то? – Солдат покосился на платье Элси.

– На ваш праздник, – ответил папа. – Куда ее пригласил подполковник Йозеф Хуб.

– До этого момента вечер был прекрасный, – сухо добавила Элси.

– Извините за беспокойство. Это не займет много времени, – сказал штандартенфюрер. – Разрешите? – Он ткнул дубинкой в сторону лестницы.