Калинка-малинка для Кощея - Марина Комарова

Приоткрыв глаза, поняла, что вижу полутемную пещеру. Солнечные лучи сюда почти не проникали. Однако все равно можно рассмотреть, что стены пещеры зеленоватые, как малахит. Пол удивительно гладкий и темный, будто нарочно полировали. У входа стоит стройный широкоплечий молодец в простой одежде и с копной каштановых волос. Сложил руки на груди и смотрит на собеседницу с легкой улыбкой. И говорит она ему, кажется, далеко не ласковые вещи, однако он словно готов в любую минуту поднять руку и отмахнуться от нее, как от назойливой мухи.

– Тебе все весело. Занимаешься непонятно чем, – снова заговорила она. – А почему мне одной думать про охрану наших земель?

– Потому что там и думать не о чем, – неожиданно раздраженно сказал Горыныч. – Защита у нас древняя и сильная, никто не посмеет нарушить. А с соседями живем дружно, так что еще надо?

Я нахмурилась. Соседи – это жители Удавгорода? Хотя все места, где живут потомки змеиного народа, должны жить в мире с другими змеевичами. Тут ничего удивительного нет.

Собеседница Горыныча шагнула к нему, показываясь из пещерного полумрака.

Красавица. С тонкой талией, высокой грудью, плавной походкой. Только не с лебедушкой на реке ее можно сравнить, а со змеей, медленно ползущей по берегу. Кажется, при каждом шаге она немного пружинила ногами и извивалась всем телом. Лицом пригожа, с белоснежной кожей, огромными зеленым глазами, яркими алыми губами, точеным носом. Волнистые волосы, цветом как брусничный сок, спускались аж до бедер. А осанка какая, а взгляд! И похожа на Горыныча, и нет. Сестра, Дивислав сказал? А родители-то у них одни или как? Больно уж разные. Да и Счаста вся прям королевна, во всяком случае, себя так держит. Недобрая королевна, хитрая, умная. Такая сладкими речами заговорит, вином-медом опоит, что и не почувствуешь яда на дне кубка, а утром уже поздно будет.

В руке Счасты был посох, черный и старый. Вместо набалдашника – голова змеи с глазами-изумрудами. Она наступала на Горыныча.

– Непутевый братец, неужели ты думаешь, что сможешь сбежать к людям и позабыть обо всем?

Он неожиданно потерял вид рубахи-парня и нахмурился. Глаза у него тоже зеленые, но куда темнее, чем у Счасты. И черты лица вдруг стали будто из камня вырезанными.

– А не много ли ты на себя берешь, сестрица милая? – вкрадчиво спросил он, и от ужаса у меня похолодели руки и ноги.

Вид обманчив, истинная суть обоих – холодная и страшная, чуждая нам.

– А как же не брать? – в тон ему ответила она. И снова сделала шаг.

Горыныч вдруг протянул руку и схватился за посох Счасты. По тому вмиг пронеслась золотистая молния. Счаста охнула и отпрянула.

Горыныч стукнул посохом о пол, пещера задрожала.

– Хочешь играть в королевну – играй. А меня не трожь – добром это не кончится! – почти прорычал он, сверкнув нечеловеческими очами.

Я невольно вздрогнула, перед глазами все смазалось, завертелось в безумном танце. Несколько мгновений будто ничего не происходило, а потом я почувствовала на талии сильную руку Дивислава, который поддерживал и не думал отпускать.

– М-да, – еле слышно выдохнул он. – Все куда сложнее, чем я думал.

На ночь Дивислав все же остался у меня. После произошедшего он был хмур и неразговорчив. На попытки расшевелить его почти не реагировал. Однако моей настырности позавидовала бы Забава в момент обворожения очередного кандидата в мужья.

Пришлось усадить на лавку, тревожно и внимательно всматриваясь в лицо, взять за руку и старательно изображать обеспокоенную чудесницу. Впрочем, Дивислав изначально не особо проникся, будучи погруженным в собственные мысли. Поэтому пришлось усиленно потрясти его за руку и сесть поближе.

– Дивиславушка, – промурлыкала я, разве что не поглаживая по плечику. – Не молчи, коль печаль такая, поделись со мной печалью… Если, конечно, это печаль.

Он покосился на меня:

– Слушай, ты всегда такая?

Ну, уже хлеб. А то сидит весь в себе, страдает, как не знаю что. А так – вон даже в глазах огоньки вспыхнули. Одновременно лукавые, удивленные и страдальческие.

– Ты всегда такая, да? – зачем-то уточнил он.

– Ага, – кивнула я, – а бывает и хуже. Кстати, раз уж тут пытаешься мне что-то говорить про свадьбу, то вот есть возможность одуматься и убежать далеко-далеко.

Дивислав хотел было что-то сказать, но я невесомо приложила указательный палец к его губам.

– Но не ранее, чем отыщем Леля, – сказала строго. – Раз уж знаешь, чем можно помочь.

– А если не знаю? – невинно поинтересовался он, накрывая своей ладонью мою и легонечко сжимая.

При этом смотрел так, будто и впрямь ничего лишнего ему неизвестно и вообще он не сын Кощея, а мальчонка-зайчонка из лесочка. Ну нетушки, друг мой милый. Не обманешь.

Я с укоризной посмотрела на него и покачала головой. Дивислав понял, что обвести вокруг пальца не получится, и тихонько вздохнул. При этом даже не подумал выпустить мою руку.

«А я и не возражаю, – мелькнула мысль. – Пусть держит, коль нравится».

Хотя, конечно, на самом деле нравилось и мне. Прикосновения Дивислава были на удивление приятными и приносили необъяснимое чувство покоя. Возможно, правда, все дело в том, что после ворожбы и мне не по себе, и он не в восторге.

– Расскажи, – тихо попросила я и аккуратно сжала его ладонь в ответ.

Даже Вася затаился и не вставлял свой клюв в беседу. Тишка и Мишка ерзали туда-сюда, но голоса не подавали. Для постороннего человека оно и не слышно, но с ними живу не один год, поэтому прекрасно знаю, в какую сторону направились близнецы-домовые.

– Дело нехитрое, – мрачно сказал Дивислав.

И сразу стало ясно: «Все плохо». Конечно, Дивислава я не слишком хорошо знала, но чутье не обманешь. Да еще и тон такой, что мало не покажется.

– Счаста и Горыныч – брат и сестра. Отец один, а матери разные. Детей вот и наделили такими характерами, что только внешне они похожи. А как речь зайдет о чем-то серьезном, так сразу драка. Ни Любим Горынович, ни Счаста Горыновна общего языка найти никогда не могут.

– Любим? – эхом отозвалась я, удивившись имени.

Дивислав посмотрел на темный потолок моего дома.

– А то, – сказал как ни в чем не бывало. – Батюшка Горын – он, знаешь ли, романтик еще тот. Хотел, чтобы в доме царили любовь и счастье. Потому детям и дал такие имена. Только вот в итоге получилось все наоборот. Земли у них хоть и небольшие, но все же имеются. Счасте ничего не интересно, кроме власти. А Горыныч – тот еще скоморох да мечтатель. Он никогда не мечтал о месте правителя. Но вот беда: отцу настолько надоело слушать их перепалки, что махнул он на все рукой и исчез. Осталось только письмо с наказом, что если за пять лет не разберутся между собой и землю в упадок приведут, то быть обоим изгнанными.