Тощие ножки и не только - Том Роббинс

– Это факт, – продолжил Бумер. – Как стемнеет, я могу выпить в три раза больше, чем днем. Вы за собой никогда этого не замечали?

Эллен Черри находилась в прачечной-автомате, занимаясь стиркой. Отныне, решительно заявила она, Бумер будет выходить в люди в самых свежих, самых гигиеничных чулочно-носочных изделиях, каких только можно добиться при помощи стирально-моющих средств и горячей воды. Если она хоть раз нарушит свой обет, то пусть он напомнит ей о забытом в пещере носке, том самом, чье «благоухание» оскорбляет – как они наполовину в шутку, наполовину всерьез подозревали – некоего хтонического духа, чьим гостеприимством они злоупотребили после того, как тот покровительствовал их восхитительному соитию. Пока Эллен Черри наблюдала за тем, как носки и нижнее белье, то ныряя, то всплывая на поверхность, крутятся и вертятся как белка в колесе, пока она, устремив взор в иллюминатор стиральной машины, предавалась зрительным играм, ее супруг подкреплялся в закусочной на другой стороне улицы.

– Это привычный феномен, – продолжил Бумер, – но я нигде не слышал его научного объяснения, ни на образовательном канале телевидения, ни где-либо еще. А вы?

В баре в тот момент находились всего три посетителя: Бумер, человек, сидевший за стойкой слева от него, и сосед этого посетителя, который также сидел слева. Левый сосед имел мощное телосложение и довольно потрепанный вид. На нем была клетчатая фланелевая рубашка, по которой явно проехалась – и причем неоднократно – какая-то сельскохозяйственная техника. Его борода, похоже, подверглась сходной мучительной процедуре. Он кивнул Бумеру, но опять-таки ничего не ответил. Его приятель, плохоразличимый за тушей клетчатого верзилы, смотрел куда-то вверх. Барменша, не первой молодости особа, стояла у дальнего края стойки, где усердно протирала, рассматривала и вновь протирала дешевые стеклянные бокалы – с таким видом, будто к ней, чтобы отведать местного пива, в любую минуту могла пожаловать Ее Британское Величество со свитой. Где-то под самым потолком работал телевизор, однако никто из присутствующих его не смотрел. Транслировалась какая-то «мыльная опера», героиня которой лила слезы по своему дружку, коего отправили на Ближний Восток для поддержания там мира. Девушка все время недоумевала, почему это арабы и евреи никак не могут жить в мире и согласии.

Бумер, подобно большинству американцев, также задумывался об этом раз ил и два. Сегодня же он задумался о чем-то другом.

– Должно быть, это как-то связано со светом.

Алкоголь каким-то образом преломляет солнечный свет, вызывая некую реакцию в человеческом мозге. Бац! И ударяет прямо по шарам.

Клетчатый по-прежнему хранил молчание. Бумер наклонился к нему ближе.

– Конечно, насколько я понимаю, здесь этот эффект может быть иным. Я хочу сказать, здесь, у вас, в Скалистых горах. Другая высота над уровнем моря. Это же всем понятно – например, павлины перестают кричать на высоте больше пяти тысяч футов. От нее они делаются немыми, как дверные ручки. По-моему, все дверные ручки немые. Существует также широко распространенное убеждение, что они еще и глухие. Такие, понимаете ли, медные Эллен Келлер. – Бумер расплылся в хитроватой улыбке. – Как знать, может, у вас та же проблема. – Приблизив губы к уху клетчато-бородатого соседа, он прокричал: – Это Энни Салливан с вами говорит! – в надежде, что его молчун-сосед узнает имя женщины-сурдопедагога, научившей мисс Келлер говорить.

Одним медленным, но неизбежным движением своей могучей лапищи здоровяк сбросил Бумера со стула.

– Если бы Господу Богу не было угодно, чтобы мы выпивали ночью, он не стал бы создавать неонового освещения! Прав я или нет? И это вовсе не риторический вопрос! – воскликнул супруг Эллен Черри, пытаясь привести себя в порядок и стряхивая брызги пива с пальмовых ветвей на своей гавайской рубашке.

Они обменялись парой легких ударов, затем сцепились и повалились на пол. Бумер оказался на спине, однако сумел-таки схватить противника за горло – из которого успел вырваться сдавленный писк – и уже начал сжимать его, но тут в бар ворвалась Эллен Черри. Она с ходу огрела борцов сумкой, нагруженной только что постиранным бельем, и растащила их в стороны. Третий посетитель закусочной соскользнул со своего стула, как будто собираясь вмешаться, однако в этот момент из сумки вылетел свежевыстиранный розовый кружевной бюстгальтер и приземлился ему прямо на башмаки. Приятель клетчатого отпрянул в сторону, точно вампир при виде связки чеснока.

Эллен Черри вернула корсетное изделие на место, помогла бойцам встать на ноги и подтолкнула Бумера к выходу.

– Извините, господа, – бросила она на ходу. – Мой муж – полный идиот. – Клетчатый верзила и его спутник согласно кивнули. – Но вы не станете отрицать, что с ним не соскучишься.

Когда супруги почти скрылись за дверью, верзила наконец нарушил молчание и хриплым шепотом проквакал:

– И все-таки я надрал тебе задницу.

Бумер моментально обернулся и погрозил своему недавнему противнику кулаком.

– Никому ты ничего не надрал, чурбан! Накачался стероидами и думаешь, что герой! Ты дисквалифицирован!

Рывком, каким недолго сорвать клюв у тукана, Эллен Черри вытолкнула мужа на улицу. В придорожной канаве снегу еще оставалось примерно с фут. Когда слежавшиеся снежинки увидели огонь в глазах Эллен Черри, каждый такой спрессованный крохотный кристаллик в сугробе грустно захныкал.

– А что тогда с нами будет в августе?! – в унисон вскричали они.

Эллен Черри волновал вопрос совсем другого свойства.

– Черт побери, Бумер! – чертыхнулась она. – Ты и в Нью-Йорке собираешься откалывать подобные фокусы?

* * *

Атмосфера в баре тем временем нормализовалась. На экране телевизора рыдала покинутая девушка, в музыкальном автомате пел покинутый любимой девушкой парень, на пивном бокале исчезала мушиная метка, под потолком густело облако дыма от сигарет «Мальборо», а сидевшие у стойки два посетителя обильно орошали миндалины пивом баварского происхождения. Пили они в унисон.

– Знаешь, – произнес субтильный дружок верзилы, проводя указательным пальцем по банке с пивом «Коорс», – этот говнюк был прав.

– Ты на что намекаешь?

– Пиво забирает днем совсем не так, как ближе к ночи.

– Может, с кем и бывает.

– Начинает клонить в сон. Или мерещится всякая дребедень.

Обычно смех клетчатого бывал настолько похож на предсмертный хрип, что во время каждого комедийного киносеанса находился сострадательный зритель, который в соответствии с методикой Хаймлиха принимался спасать его от удушья – то есть обхватывал сзади и стучал чуть повыше солнечного сплетения. Откашлявшись, клетчатый повторил:

– Мерещится всякая дребедень. Вот сказанул!

– Мне сегодня утром позвонила сестрица. Теперь я понимаю, ктому времени она пропустила пива столько, сколько мы с тобой сегодня вместе взятые. Даже этой штуковины, в которую дышат, не надо, чтобы определить, чем она там накачалась. Я имею в виду ночную выпивку. Значит, утром сегодня, ближе к полудню, она звонит мне из машины откуда-то рядом с Покателло, где они живут. Она уже парочку к этому времени пропустила. И видела кое-что такое…