Кристиан Ланг - человек без запаха - Чель Весте

Я не имел ни малейшего представления о том, что спровоцировало болезнь Эстеллы. Может, в тот год с ней что-то случилось в Америке: наркотики, изнасилование или что еще, — сама Эстелла никому ничего не рассказывала, ни Лангу, ни мне, ни психотерапевтам. Да и в семье в общем все было нормально, хотя Кристель и Стиг Улоф оказались беспомощны перед лицом очередного кризиса, который Эстелла переживала в ту зиму. Кристель, как я уже говорил, развила бешеную, но бессмысленную деятельность, а Стиг Улоф вообще устранился. Он не мог смотреть, как его дочь превращается в грязное уродливое существо, и ничего не мог поделать со своей женой, хотя наверняка понимал, что ее старания все только портят. В квартире на Петерсгатан у Стига Улофа был небольшой кабинет рядом с гостиной, отделенный лишь тонкой стеклянной дверью, и там он сидел, в белой рубашке с закатанными рукавами, спрятавшись за толстой кипой судебных документов, а на столе в пепельнице дымилась его трубка. Однажды морозным январским вечером, за несколько дней до того, как Эстеллу увезли, Ланг вошел к отцу и сказал, что он должен вмешаться, что его отцовский долг — остановить Кристель и найти Эстелле врача. Я стоял в прихожей и надевал куртку, собираясь уходить, поэтому мне было видно, как Стиг Улоф посмотрел на Ланга — сперва бесконечно устало, потом отчужденно и холодно, после чего встал из-за стола, подошел к окну, постоял там, глядя на ледяную, покрытую снегом Петерсгатан, и, не поворачиваясь, очень тихо сказал: «Я не знаю, что мне делать».

Почти все, что я здесь рассказал, да и не только это, Ланг поведал Сарите за несколько ясных, но ветреных весенних дней, когда они навещали Эстеллу, а потом скрывались от людей в гостинице небольшого городка где-то в центре Финляндии.

Было холодное апрельское утро, когда Ланг и Сарита кинули чемодан с вещами в багажник «селики» и отправились на север. За несколько недель до этого, теплым и погожим субботним вечером, у Ланга зазвонил мобильный. «Здравствуй, это мама, — услышал Ланг по-прежнему бодрый голос. — Знаешь, Эстелла опять заболела». Ланг так и застыл с телефоном в руке. Он выглянул в окно: как всегда, напротив, этажом ниже, перед телевизором сидел незнакомый сосед. Ланг поднял глаза и увидел светлое и дрожащее вечернее небо. Сарита спросила, что случилось. Ланг не ответил, но тем же вечером сказал, что его сестра больна и он не видел ее уже несколько лет.

— Боже мой, почему же ты мне ничего не говорил?! — воскликнула Сарита, и тогда Ланг рассказал ей об Эстелле и о ее болезни.

Сарита не сомневалась ни минуты.

— Мы должны к ней съездить! — сказала она. — Возьмем несколько отгулов и навестим ее. А потом устроим небольшой романтический отпуск — остановимся в гостинице в каком-нибудь северном городке, где, быть может, еще лежит снег! Я попрошу Кирси остаться с Миро. А если она не сможет, то мать Марко наверняка согласится взять его на пару дней к себе.

В дорогу Ланг берет много разной музыки. «Селика» — память о разводе, Ланг купил ее себе в утешение, когда начал подозревать, куда катится его второй брак. В машине есть магнитола для десяти компакт-дисков, которые можно проигрывать в любом порядке.

По дороге Ланг рассказывает Сарите о своей семье. Он включает «Kind of Blue» и вспоминает, что Стиг Улоф очень любил Майлза Дэвиса. Потом включает «Pin-Ups» Боуи и «Alladin Sane» и говорит, что Эстелла часто слушала «Sorrow» и «Lady Grinning Soul». Ему вдруг хочется, чтобы Сарита поняла, кем когда-то была Эстелла, потому что та Эстелла, которую они увидят сейчас, — это совершенно другой человек.

— Она была красивая? — спрашивает Сарита. — Она была the prettiest star[16]?

— Была — отвечает Ланг, — только теперь это уже не так.

Они едут через Тавасткиро в Южный Эстерботтен, Ланг ставит Сарите музыку, постукивает пальцами по рулю, иногда подпевает, но больше ничего не рассказывает. Они пьют кофе на заправке в Коскенкорве, и, когда они снова садятся в машину, Сарита говорит:

— А у тебя не найдется музыки посовременнее, скажем, годов девяностых?

— Какой, например? — удивленно спрашивает Ланг.

— Да все равно, — отвечает Сарита. — «Ману Чао», Аланис, «Ультра Бра», Бьорк. Что угодно — спокойное, агрессивное, только не печальное.

Вечером, около восьми, они приезжают в небольшой городок. Ланг заранее заказал комнату в гостинице. Узнав его, девушка-портье вздрагивает и хочет что-то сказать, наверное о «Сумеречном часе». Но, поборов в себе это желание, она обслуживает Ланга и Саритy с профессиональной холодностью, как любую другую парочку. Распаковав вещи, они ужинают в гостиничном ресторане. Кухня — традиционная: Ланг заказал суп из омара и отварного судака под креветочным соусом, Сарита — бифштекс с луком. Кроме них, в ресторане никого нет. Ланг лениво ковыряет вилкой в тарелке, он говорит, что неважно себя чувствует, сам не знает почему, но ему правда нехорошо. Ночью ему все еще не по себе, но он хочет заниматься любовью. Уверяет, что, как только Сарита прикоснется к нему, а он к ней, ему сразу станет лучше. Позже, перед тем как уснуть, они лежат, обнявшись. Сарита положила голову ему на плечо и, перебирая волосы у него на груди, говорит:

— А ты знаешь, что ты не пахнешь? Человек без запаха. Кстати, неплохое название для книги. Слушай, Ланг, а напиши книгу с таким названием. Поверь мне, она станет бестселлером.

И Ланг сонно отвечает:

— Я не уверен, что хочу писать книги. И вести ток-шоу тоже. Я хочу жить.

На следующее утро Ланг и Сарита позавтракали и поехали к Эстелле. До больницы почти одиннадцать миль[17], и позади осталось много провинциальных городков с гостиницами. Это Ланг захотел жить подальше от больницы — иначе, оставаясь наедине с Саритой, он только бы и думал, что об Эстелле. Вокруг них была голая весенняя ширь, кое-где еще лежали чернеющие сугробы. Дул сильный ветер. На длинных прямых участках дороги машину потряхивало от порывов, а наверху, в бескрайней ледяной синеве, один за другим мчались огромные белые корабли облаков.

К больнице вела мокрая и грязная дорога, покрытая гравием, но сама больница располагалась в красивом парке. Вокруг главного здания росли высокие сосны и несколько мощных, по-зимнему голых дубов. Девушка в регистратуре любезно попросила их пройти в пристройку — низкое, вполне современное здание из белого кирпича. Там, в коридоре отделения, они и нашли Эстеллу. Она ходила взад-вперед и что-то тихо бормотала. Несмотря на то что она находилась в помещении, на ней были пальто и шапка. Ланг и Эстелла одновременно заметили друг друга и в смущении остановились. Молчание нарушила Эстелла.

— Здравствуй, Кристиан, — очень тихо сказала она, — я тебя ждала.

Ланг несколько секунд колебался, но потом подошел и обнял ее: у него было такое чувство, вспоминал он потом, будто Эстелла сгорбилась, стала ниже ростом с тех пор, как он видел ее последний раз. От лекарств она растолстела и как бы расплылась. Позже, когда я по телефону спросил, надо ли мне приехать навестить ее, Ланг сказал: «Нет, Конни, не стоит. Боюсь, это слишком тяжкое зрелище».