Порча - Владимир Клавдиевич Буев

пуповина тянулась от маленького тельца. Согнутые ножки, скрюченные ручки, сморщенное личико, весь какой-то мокренький, красненький, некрасивый. Она мгновенным взглядом охватила его всего, шепнула про себя: «мальчик», поняла, на кого похож, и запомнила навсегда.

Вспыхнул неожиданный восторг: «Вот он какой, уже сам по себе, не во мне! Какой прекрасненький!» Потом отсекли пуповину. А когда маленький неловкий комочек схватил ртом воздух и обжегся, он закричал. Вера не удивилась. Потому что знала: это благодатный крик. Человечек! В оглушительном крике было столько обиды, но это были первые слова независимого существа – мелодия физической самости – знак соединения души с телом! Какой голос! Сколько в нем жизненной силы! Он, малюсенький и беспомощный, пока еще не представляет, что будет… Легкость и опустошенность внутри. Боль родов растворилась в радости свершившегося. Ему очень долго подбирали имя.

Сын явился к ночи. Я уединился с ним, спрашиваю:

– Почему так поступаешь?

– Вика обижается.

– Ты сказал ей, что у тебя мама при смерти?

– Сказал. Она из-за того и обиделась, что раньше не говорил.

– Алеша, не будь наивным. Неужели не видишь, что тебе снова голову морочат? – сын через какое-то время, видимо, осознал, что я прав. Во всяком случае, ходить к подруге перестал. Про расписку ни я, ни мать ему так ничего и не сказали. Только мать стала реагировать на присутствие сына прохладнее, чем раньше.

Материнская отчужденность, как погасший костер среди ночи. И ни луны нет и ни звезд. И некуда идти, и негде укрыться. Что-то очень важное оборвалось в нашей жизни и не стало семьи. Оставались мы трое в этой квартире, очень любившие друг друга люди. Был еще старший сын, женатый, который уже не жил с нами. Он тоже всех искренне любил и уважал. У Веры не было уже ни сил, ни желания склеивать осколочки семейного тотема. Видимо, готовность туда, требует отказа от здешнего.

Как-то ранним утром, проснувшись, она произнесла с хвастливым видом, будто лотерею выиграла:

– Сон видела: болезнь послана мне в избавление, в рай попаду, – «Святыи Боже!..» – Вера витала в облаках, а мне хотелось на стену лезть…

Несомненно, она хотела жить, и сожалела, что не похоронит свою старенькую маму, что «пенсию» теперь никто не принесет ей домой, что не узнает, сможет ли доверчивый сын Алеша повзрослеть, наконец. «И этот, – она думала обо мне, – сидит, лечит. Поседел, а ума не нажил. Как он без меня будет? Схватится, небось, за молоденькую, та начнет ему хвост крутить». Так в мясорубке горестных забот обрубала, обтесывала свою жизнь жена моя.

Отчаявшись, она дерзнула узнать, что там, за тем мрачным поездом, который надвигается неотвратимо на глаза, когда тебя привязали к рельсам. «В рай попаду!» – у самой азарт в глазах, лукаво улыбается при этом.

Мощным гневом одержим,

В поле пóлет горе ветер,

Чтоб росло назло чужим.

А чужие – наши дети…

Глава 10 Вопрос

Болезнь вторгалась в наш дом, как плесень, последовательно и неотвратимо. Вера, хотя и вставала пока, но с трудом. Пища отторгалась, много пила воды. Живот предательски надувался.

Раньше, видя облысевших, худых женщин в больничных коридорах, я сочувствовал им, но не сопереживал. Чужая беда, по закону самосохранения, не ложилась на дно эмоциональной чаши. В такие моменты я гордился Верой. Она была не просто красивой, красота ее была благородной. При ней всегда хотелось быть подтянутым. Однажды, правда, мелькнуло опасение: вдруг и она станет такой же тщедушной. Мимолетная, как рябь крыльев мотылька, тревога порхнула по сердцу и застыла тоскливой ржавчинкой. Теперь, когда Вера ослабла, стала худой, бледной и полысевшей, она заслонила собой остальной мир для меня.

В понедельник, вернувшись с работы, зашел в спальню. Вера сидела на краю кровати, в красном халате, в белой косынке. Живот заметно вздулся. Заглядываю в ведро, вижу, что вырвало.

– Не прошло?

– Не-а, – помотала головой.

– Что же это такое? Ничего не принимается. Надо что-то есть, так и легкие, глядишь, посадишь. Желудок болит?

– Изжога.

– Таблетки пьешь?

– Ничего не помогает.

– Может, бадан заварить? – я вспомнил, как бабка в детстве лечила желудок заваркой травы, привезенной из Горного Алтая. Высушенный бадан хранился у нас в кухонном запасе. Вера покачала головой:

– Не надо.

Я сходил на кухню, выжал через марлю полстакана натертой моркови, разбавил теплой водой. Вера выпила. Через минуту снова все вырвало. Ничего не ест, а живот растет! Что же это такое?

– Удалять жидкость нужно.

– Да, – она посмотрела на меня с надеждой.

– Дома придется. Поищу завтра врача по ближайшим больницам. Не сложно же, правда?

– Нет, не сложно, – оживилась Вера. Она давно мучилась сомнениями, возможно ли выполнение процедуры на дому?

Звонить Татьяне Гавриловне не хотелось. Бесцеремонность ее при последнем общении, как слизь с листа, прилипла к памяти и отвращала. Обращаться в поликлинику по мету жительства, тем более не хотелось, памятуя Верин отзыв о «радужной» там обстановке.

Наутро объехал все ближайшие больницы. Оказалось, хирурги, как напасти, чураются лапароцентеза. Одни ссылались на какой-то запрет выполнять незамысловатую манипуляцию в домашних условиях. Другие отфутболивали по адресу частной клиники, которая давно приказала долго жить. Третьи прямо говорили, что этим не занимаются. Между тем, домашний лапароцентез – спасение нетранспортабельного больного. Несмотря на неприязнь, пришлось звонить Татьяне Гавриловне. Она согласилась. Попросил по телефону старшего сына, чтобы он забрал ее в больнице, свозил домой и обратно.

Утром Вера наказала мне купить метр полиэтиленовой пленки. С работы после обеда отпросился. Дома на скорую руку обустроил комнату к приходу врача. Поставил у стены стул, расстелил на полу клеенку. Вера знала, что и как надо делать. Вскоре позвонил сын.

– Пап, мы приехали, я подниматься не буду, посижу в машине.

– Хорошо, Виталя, – видеть смертельно больную мать – серьезное испытание. Необязательно всем преодолевать себя.

Врач открыла двери. В домашней обстановке, без больничного халата женщина выглядела привлекательнее. Невысокая, подтянутая. Одета была просто, без изысков. Слегка подустала, но бодрилась. Из-под шапки выбилась прядка черных волос. Повесила куртку. Огляделась. Я проводил ее в комнату. Увидев Веру, она приостановилась.

– Здравствуйте, ну как вы?

– Здравствуйте. Ноги опухают, – Вера грустно улыбнулась. Она сидела на краю постели. Босые ноги напоминали растоптанные валенки.

– Да-а… – Татьяна Гавриловна сочувственно покачала головой. – Почки не справляются. Попейте кофе. Не крепкий. Почечный чай попробуйте. Кушать можете?

– Бéстолку все.

– Надо, надо понемножку есть, поправляться. Все равно что-то усваивается. Поправитесь, химию вам сделаем, – мне стало неловко за гостью. Закинуть наживку на надежду при общении с тяжело больным это –