Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного - Елена Арсеньева

— Вся эта затея окажется пустой, если ты не явишься в назначенный день в храм Афродиты и не засвидетельствуешь случившееся. Ты должен подробно рассказать, как провел нас в эту пещеру, помог подстроить обман, как потом вывел нас отсюда. Иначе Артемидор вряд ли поверит, что женщине все же удалось его совратить — и что он теперь обязан исполнить клятву, данную матери: жениться и продлить род Главков.

Мавсаний на мгновение закрыл лицо руками, но все же потом покорно кивнул.

Неокл чуть слышно сказал:

— Ты вовремя напомнил ему об этом, Клеарх. Но думаю, что после того, как он засвидетельствует позор своего хозяина, Мавсаний покончит с собой.

— Я благодарен ему за то, что он помог Лаис, однако тому рабу, кто предал своего господина, другой дороги нет, — согласился Клеарх. — Иначе он будет распят по приказу архонта на городской стене. Однако пойдем скорей! Этот молодой паршивец приходит в себя!

Неокл покачал головой, услышав нотки свирепой ревности, отозвавшиеся в голосе Клеарха, однако не сказал ни слова.

— Что это значит, друг мой Олис? — спросил Порфирий, поправляя венчающий его голову венок из белых роз, поудобнее устраиваясь за столом и с улыбкой принимая килик с вином от стройного нагого юноши. — Ты решил изменить обычаям и совлек все покровы с наших виночерпиев? Даже самой узехонькой повязки на чреслах не оставил? Хм… Я-то ничего не имею против голеньких мальчишек, но…

— Здесь никто ничего не имеет против, — ответил высокий белокурый красавец в дивном хитоне такого же бледно-голубого цвета, какими были его глаза.

Поскольку на симпосии собрались исключительно свои, близкие приятели хозяина, все присутствующие сняли гиматии и возлежали на апоклинтрах в одних хитонах.

— На сей раз я пригласил только самых испытанных друзей: тех, кто не станет вести дурацких разговоров о женщинах и полностью разделит мое восхищение истинной красотой, — продолжал Олис. — А если ты изумлен, почему наши мальчики совлекли со своих нежных чресл покровы, то знай: они сделали это по моему приказанию. До меня дошел слух, что одной из глупых шлюх, которые обучаются в школе гетер, выпал жребий для ее выпускного испытания — соблазнить кинеда. Якобы она даже пыталась раздобыть баубон, которым утешаются трибады, привязать его к своим бедрам, прикрытым тканью, и явиться обманом на мой симпосий. Ну а потом проникнуть в мою постель!

Гости разразились хохотом.

— А куда бы она подевала свои груди? — давясь смехом, спросил Порфирий. — Завязала бы на спине?

Гости так хохотали, что с голов некоторых из них свалились венки.

Впрочем, раб немедленно подал свежие.

— Мне приходилось видеть довольно плоскогрудых девок, — сказал сосед Порфирия. — Постричь их покороче — и на первый взгляд не отличишь от юноши. Гораздо интересней было бы, если бы ленты баубона развязались — и он вывалился бы на пол, всем нам на потеху!

Смех сделался воистину гомерическим.

Только хозяин дома не участвовал в общем веселье и сидел с брезгливым выражением лица.

— Теперь мы можем быть убеждены, что нам не прислуживает ни одна шлюха, — сказал наконец Олис. — Но не могу передать, как меня оскорбляет это мерзкое словечко — кинед! Так бабы называют нас — тех, кто уподобляется богам в своих пристрастиях. Они презирают нас, но ведь никому и в голову не придет назвать кинедом Аполлона, который держал при себе Гиакинфа и Кипариса, а также был возлюбленным Гименея и Адмета, который, в свою очередь, был любовником Геракла, так же как и очаровательный Гинес… Рассказывают, даже Орфей, после того, как лишился Эвридики, пришел в объятия Аполлона! А Зевс, похитивший Ганимеда для своих утех?!

— Да-да, — поддакнул один из гостей, — говорят, у Аполлона было девятнадцать любимчиков. Но между нами и им есть разница. Аполлон любил также и женщин, ну а мы любим только мужчин.

— Как говорится, женщины для дела, а мальчики для удовольствия, — сказал Порфирий, нежно поглаживая бедра белокурого виночерпия, который от волнения расплескал вино из переполненного килика на его хитон.

Порфирий увесисто шлепнул мальчишку.

— Пошел прочь, невежа! — сердито крикнул хозяин. — Пошел вон, и чтобы я больше тебя не видел! Эй, Подарг! Иди сюда!

Появился высокий и очень худой длинноногий юноша с черными, круто завитыми волосами до плеч. Он был так же обнажен, как и все прочие, и гости немедленно и с одобрением принялись разглядывать его чресла, особенно тугой задок.

— Подарг? — повторил Порфирий. — Ну что ж, его ноги вполне подтверждают его имя[29]. А прежнего мальчишку я бы назвал Херейстосом — криворуким.

— Ты почти угадал, дорогой Порфирий, — сообщил хозяин, — его звали Хемейстос — кривоногий!

Опять все расхохотались.

— А этот Подарг — откуда он у тебя? — спросил Порфирий, давясь смехом. — Что-то я не видел его раньше.

— Да ниоткуда, — небрежно пожал плечами Олис. — Я его впервые вижу. Он попросил у домоправителя позволения прислуживать за моим столом. Сказал, что ему приходилось это делать у самых знаменитых симпосиархов. А я люблю новые лица, вы же знаете!

— Новые лица и новые задницы, — хихикнул кто-то из гостей.

— Однако ты рискуешь, — проговорил Порфирий. — Пускать незнакомого мальчишку ухаживать за твоими гостями…

— Ну, если он что-нибудь прольет, его будет очень приятно отшлепать по его очаровательной попке, — ухмыльнулся Олис.

— В самом деле, — томно протянул Порфирий, — попка просто создана, чтобы по ней шлепать!

И он немедленно наградил Подарга увесистым шлепком.

Отсмеявшись, гости принялись за еду.

Чем больше они пили, тем смелее становились их руки. Однако виночерпиев явно смущали слишком смелые ласки, которыми их награждали гости, поэтому то один, то другой мальчик проливал вино или ронял с блюд фрукты, так что гости наперебой бранили тех, кого только что ласкали.

— Что и говорить, не все юнцы одинаково хороши собой, и навыков, столь нами любимых, нет у многих, а все же я буду молить Эрота, чтобы пронзил меня стрелой любви к мальчишке, а не к женщине! — воскликнул изрядно опьяневший Олис. — Красота мальчиков и эфебов естественна — а у женщин это только ужимки и кривлянье, да еще метреты[30]разных красок и притираний!

— С мальчишками, — икая, вымолвил Порфирий, которому, очевидно, весьма по нраву было то, что симпосиарх не утруждал себя разбавлением вина, — можно и поговорить, а с девками что: только шутить, причем очень глупо. Ведь все они глупы! Хотя, признаюсь честно, не далее как вчера одна из них — по имени Лаис, аулетрида, — поразила меня своим поэтическим мастерством.