Стальная метель - Андрей Лазарчук

— Наоборот, — сказал Ний. — Особенно если вы расскажете что-то интересное.

— Я плохой рассказчик, — сказал Менелай. — Может, меня за это и ценят: пишу только то, что вижу сам, и очень коротко. А собратья, случается, целые свитки исписывают слухами, собранными на ближайшём базаре…

— Расскажите хотя бы, где бывали.

— О! В Царстве побывал, наверное, везде. Ещё при старом царе добирался до рек, которые текут на север, и таких озёр, что казались морями, — только вода в них была пресная. Там живут племена, говорящие на непонятном и поклоняющиеся медведям. Они забрали у нас все подарки, но дальше на север всё равно не пустили — там у них страна мёртвых. Ночами над ней бродят сполохи совершенно волшебные — как будто шёлковый занавес перебирает ветром, и он переливается всеми цветами. На юге объехал всю Киммерию, плавал в Армению, хотел добраться до Персии, но заболел. На востоке был в Гиркаии и Сугуде, собирался с караваном дойти до Цереса, но цересские воины закрыли перевал и никого не пропускали с нашей стороны, даже своих купцов, которые возвращались. Причин они не объясняли, а слухи ходили то о восстании в какой-то из их провинций, то о повальных болезнях где-то в персидских землях — мы так и не узнали точно, деньги наши закончились, и пришлось возвращаться. А вот на западе я так и не побывал дальше Борисфена — не задалось. Если уцелею сейчас, то попробую добраться. Хотя там дикость и какая-то нечисть в лесах…

— А в Панти-Капе не приходилось бывать?

— Разумеется, и не раз. Большой торговый город, многие десятки кораблей в порту, огромный рынок. Совершенно чудесный храм Аполлона, множество статуй в самом городе, на площадях постоянно играет музыка — говорят, съезжаются музыканты со всего света…

— У меня там мать живёт, — сказал Ний. — Елена, жена Алея, корабельного мастера. Не слышали?

Менелай задумался.

— Пожалуй, что нет. Но город большой, да и бывал я там хоть и не раз, но проездом, надолго не задерживался. Нет, не помню. А вы там давно были?

— Я там вообще не был. Мать и отчим уехали без меня, я остался в Железных Воротах. Много раз собирался навестить, но так и не получилось.

— Сочувствую. Я вот родом из Ольвии[12] — и тоже, как уехал учиться, ни разу там не бывал. Правда, ехать не к кому — родители умерли, сестра перебралась ко мне в Цареград… Но всё равно иногда скучаю по тем местам. Удивительно красивый город, хоть и маленький совсем.

Они поговорили ещё, потом Менелай зевнул и пошёл спать. Ний остался у костра и долго сидел, подбрасывая дрова в огонь и слушая ночь. Оказывается, он отвык от тишины… да и тишина в последнее время вызывала у него скорее тревогу и опасения, а вот сейчас — нет. Тишина была мирной и сладкой.

Это не к добру, сказал он себе, но, скорее, из чистого суеверия, чтобы не привлекать зло. У него были погонщики верблюдов из горного племени в Алпане — их звали, если перевести имена, Кривой, Хромой и Грязный. Это был племенной обычай, давать детям плохие имена, чтобы несчастье и лихо не обращали на них внимания…

Наконец Равжа выбрался из рукавички, а Ний понял, что готов поспать. Он забрался в тепло и быстро задремал.

Приснилась Ягмара. Она была в том кожаном костюме с золотым солнцем на груди, в каком водила его по Тикру.

— У нас всё хорошо, — сказала она. — Я теперь могу тебе сниться и во сне говорить тебе что-нибудь. Запоминай. Ты мне говорить не сможешь, но ты можешь писать. Просто представь, что пишешь письмо — буква за буквой. Я смогу прочесть. Попробуй сейчас.

Ний развернул чистый кусочек пергамента, окунул перо в тушь и начал выводить: «У нас тоже всё хорошо. Идём быстро. Колобок велел кланяться».

— Передай ему привет от Шеру. Говорит, что скучает. Я ещё не скучаю, но скоро начну.

…шапка всё время сползала на глаза, но он боялся отпустить поводья, чтобы её поправить. Страшно было и посмотреть вниз, земля была очень далеко; когда ездил с отцом, между его рук, опираясь спиной на надёжный живот, она не была так далеко, а теперь стала. Трава кончилась, начались камушки и камни там, где недавно текла река, сейчас реки не стало совсем, но она снова появится, когда пройдёт дождь. Надо было поворачивать обратно, но почему-то хотелось проехать ещё дальше, немного выше, вон к тому камню, похожему на быка. Горы впереди были пёстрые, покрытые сложным серо-чёрным узором, а которые поднимались за ними — белые от снега и льда. Зимой эти, ближние, будут белыми, а те, дальние, станут синими и будут теряться в облаках. Он уже видел это однажды и запомнил. Большой камень не хотел приближаться, а лошадь шла неторопливо. Наконец они всё-таки миновали камень, огромный, во много раз выше шатра. За камнем открылось озеро, на дальнем его берегу зеленели кривые деревья. Он натянул поводья, лошадь послушно остановилась. Озеро было белым, как молоко, и в нём ничего не отражалось. Постояв немного, он попытался развернуть лошадь назад, но она только повернула вправо и пошла мимо большого камня, за него, ещё за него…

Ягмара смотрела, как у отца под веками бегают глаза. Он уже дышал, хотя ещё медленно-медленно — вдох и выдох занимали две-три лепты — и на ощупь был немного тёплый, совсем немного… но тёплый. Примерно как Колобок.

Где они сейчас, интересно? Должны пройти полпути или даже чуть больше… Она изредка заглядывала Нию в сны, но он пока ничего существенного не писал. Идём, мол, все здоровы, всё хорошо. Разговор через сны отнимал немало сил, а их приходилось беречь.

Хотя бы потому, что нужно было обретать новые умения. Теперь на выбор, те, которые нужны, а не как раньше — которые прорвались сами…

Она выбралась из шалаша. Атул ждал её. Он уже почти поправился, хотя и продолжал хромать: нога его срослась немного кривовато. Ягмара уже пообещала как-нибудь попозже выправить её, а заодно вылечить больные колени. Попозже — это когда будут силы и время.

— Всё готово, госпожа, — он наклонил голову. — Всё, как вы сказали.

— Хорошо, — рассеянно произнесла Ягмара, глядя поверх его головы. — После того, как я… всё сделаю… я буду некоторое время как мёртвая. Не пугайтесь. Через час начинайте вливать мне в рот отвар. Подогревать его можно, но нельзя снова кипятить. Он должен быть тёплый, но не горячий. Примерно как парное молоко. Старайтесь, чтобы я его глотала, но не захлебывалась. И так каждые полчаса — пока не очнусь. Возможно, пройдёт день, возможно — и ночь. Не знаю. Готового отвара должно хватить, но если кончится, то состав вы знаете, и где грибы растут — тоже. Я надеюсь на вас, ваша мудрость.

— Я не подводил ещё никого из моих пациентов, — даже чуть высокомерно сказал Атул.

— Я ещё ни разу не была ничьим пациентом, — сказала Ягмара. — Мне это непривычно.

— Я понимаю, — сказал Атул. — Делайте своё дело, а я сделаю своё.

Издалека за ними с опаской наблюдали Цеца и Пичай. Они тоже знали, что предстоит что-то сложное и, может быть, страшное.