Щучка - Маша Ловыгина

Маша пожала плечами.

— Пришёл этот, Борис, быстро организовал всё, — Маша нахмурилась. — Теперь экспертиза будет. Как-то так…

— Понятно… Значит, вы ещё здесь задержитесь? — спросил Люська и бросил взгляд на дом.

— Думаю, да, — Маша почесала нос. — Я с Костей не говорила ещё на эту тему. — В её животе громко заурчало, и она судорожно прижала к нему руки. И ведь не скажешь, что после того, что произошло утром, ей на еду даже смотреть было страшно. — Извини… Это нервное…

— Понятно. А я щей вчера наварил, — задумчиво произнёс Люсьен. — Щавелевых. Будешь?

— Буду, — сглотнула Маша. — И хлебушка бы… А отец твой где? Не заругается?

— С николаевскими мужиками рыбачить ушёл. Ну в смысле… — он щёлкнул себя по горлу. — Вечером заявится. Идём что ли?

— Подожди… — Маша прошла чуть вперёд и, раздвинув кусты, привстала на цыпочки, увидев в окне Жоржа.

К нему подошла Дарья и толкнула изнутри раму. Закурив, облокотилась на подоконник. Жорж поморщился. Он кивал, слушая чьи-то рассуждения, но по всей видимости они ему не очень нравились. Дарье тоже — она то и дело поглядывала на Жоржа, и глаза её выражали недоумение и растерянность.

— Софья Дмитриевна, голубушка, ну ей-богу, давайте как-то урегулируем этот вопрос… Зачем же сразу говорить о банкротстве? Быть может, небольшая дотация… Костя смог бы погасить кредит… — оторвавшись от подоконника и дотронувшись до локтя Дарьи, Жорж скрылся из виду в глубине комнаты.

…Значит, это покои старшей Цапельской. И там сейчас Костя, которого обрабатывают со всех сторон ближайшие родственники. Делят шкурку мебельного производства? Бедный Аркадий, как быстро тебя вычеркнули из семейных рядов…

— Что там? — Люська полез следом за Машей. Зашуршали листья, под ногой щёлкнула ветка.

К окну подошёл Борис. Дарья тут же выбросила сигарету и посторонилась. Борис, засунув руки в карманы, стоял и слушал тех, кто находился в комнате. Застывшее лицо его было лишено каких-либо эмоций. Он смотрел прямо перед собой, но Маше сделалось не по себе. Будто он сейчас следил за ними сквозь густую листву, а они с Люськой занимались чем-то предосудительным или даже преступным. Но ведь они ничего не замышляли, просто…

«Рощина, он не видит тебя», — Маша чуть было не произнесла эту фразу вслух.

Не поворачивая головы, она ткнула куда-то кулаком за спину, попав Люське в грудь, чтобы он не лез и не шевелился. Затем сделала шаг назад, и уже поворачиваясь, успела заметить, как губы Бориса растянула задумчивая кривая улыбка.

«Ну и тип! Нет, бывших ментов не бывает…» — промелькнуло в голове Маши.

— Далеко ты живёшь? — Маша несколько раз обернулась, пока дом Цапельских не скрылся из виду.

— Здесь всё рядом, — коротко ответил Люська.

Маша заметила, как глухо прозвучал его голос. Люсьен прибавил шагу, чтобы побыстрее миновать пруд, и Маша еле поспевала за ним, стараясь двигаться след в след.

— У вас есть здесь магазин какой-нибудь? Мы можем заскочить, и я куплю продукты… Может тебе ещё что-то надо? — Маша нащупала в заднем кармане джинсов сложенные купюры и банковскую карту, которую так и не переложила в сумочку после поездки.

— Я что, по-твоему, нищий?! — Люська резко остановился и обернулся к Маше. — Думаешь, последний хрен без соли доедаю? Ещё ты со своей благотворительностью! Мне подачки не нужны! Поняла?

— Поняла. Ни о чём таком я не думала. Так что, не надо на меня орать. У меня, знаешь, нервы тоже не железные! И на глазах, между прочим, человек умер, которого я знала! А Косте он всегда помогал, почти как отец! Да что я тебе объясняю… — Маша осеклась, отвела глаза и замолчала.

— Ладно, чего это мы в самом деле… — уже спокойно заметил Люська. — Бесит просто, когда разговор о деньгах заходит…

— Точно, — Маша подумала о Косте.

И словно прочитав её мысли, Люська продолжил:

— Как Костя-то? Переживает?

— Что же ты сам его не спросишь?

— Я… — Люська остановился. — Даже не знаю… Ну что я ему скажу? Ведь ничего общего между нами нет. Батя у меня бывший зек. Я работать сразу после школы пошёл. — Люсьен перепрыгнул через коровью лепёшку и указал на неё Маше. — Костя в Николаевское редко приезжал, а когда его отец помер, и вовсе перестал. Летом иногда только. Поначалу я ещё к нему бегал, пока мальчишкой был, хоть отец и ругался страшно. Хворостиной и ремнём бил. И гоняли меня от Костиного дома. Злился я, конечно, даже окно как-то разбил у них, — он усмехнулся. — А постарше стал, так узнал, что договорённость у Цапельских с моим батей была — чтобы я, значит, с Костей не общался. Тётка, Серафима Николаевна, при встрече мне сказала, чтобы я к ним не ходил. А я что, дурак, что ли? Мне один раз скажи — я пойму. Ясно ведь — не чета я Костьке. Наверное думали, что к водке да гулянкам приобщу, а мне, веришь, и не хотелось этого никогда… Да если бы у меня деньги были, то я б тоже учиться пошёл на художника или на архитектора. Только к дому пришпиленный я много лет был из-за бабки, — Люська тяжело вздохнул.

— А твоя бабушка сейчас жива? — Маша приложила ладонь к макушке, чувствуя, какой горячей она стала от жары.

— Не, померла. Она у нас сильная была, только с головой не дружила. Уйдёт куда — до ночи ищем. А она чекушку из дома умыкнёт, выпьет, под куст свалится и спит… Чудная стала после того, как маманька утопилась…

Сердце Маши болезненно сжалось.

— Расскажи мне о маме. Какая она была?

— Расскажу — что ж не рассказать? — пожал плечами Люська. — Сколько мне тогда было, лет пять? Как думаешь, много я помню? — он остановился у невысокого забора перед домом, утонувшим в зелени старых яблонь с кривыми стволами. — Проходи, — открыл перед Машей калитку, — только у нас всё по-простому…

Маша зашла в сени и пригнулась. Ей показалось, что она сейчас заденет потолок головой — настолько низким он ей показался. В доме было прибрано, если можно так сказать о месте, где вещей и мебели не так уж много. Неровный пол со сбитыми порожками, большая печь в половину центральной комнаты, выходящая одной стороной в коридор. Тут же перед ней лежали неубранные с весны поленья. Над вьюшкой — чёрный засаленный след от копоти, под дверкой для розжига — обуглившиеся половицы. В углу примостилась кочерга, от её ручки по стене тянулась густая паутина.

— Осмотрись, если хочется. Я щи разогрею.

На кухоньке загудел маленький пузатый холодильник, и скоро раздалось чирканье спичек и металлический скрежет кастрюли о плиту.

Маша огляделась. Отодвинула занавеску в небольшом чулане. На лежаке вдоль стены неопрятной кучей лежало скомканное шерстяное одеяло, рядом на табурете стояла стеклянная банка, до краёв набитая окурками. Запах стоял отвратительный. Картину завершали пустые бутылки в ряд и остатки копчёной рыбы в ведре.

— Не извозись, — Люська задёрнул шторку и задвинул ведро. — Отец здесь отсыпается. Привык на нарах кучковаться, вот и пыхтит в потолок. Может, когда отойдёт, нормальным станет, — парень задумчиво почесал затылок.