Башмаки на флагах. Том 1. Бригитт - Борис Конофальский

Он поднялся по лестнице и без стука вошёл в покои почти на цыпочках.

— Не крадитесь, вы всё равно топаете, как рыцарский конь, — сказала Элеонора Августа раздражённо.

— Вы не спите, моя госпожа? — вежливо спросил он, присаживаясь на край постели и раздеваясь.

— Не сплю! Вас дожидаюсь.

— Рад это слышать!

— Не радуйтесь, не от благосклонности жду я вас. Я после дороги недомогаю, но знаю, что вы придёте за своим, вот и терплю, не смыкая глаз.

— Очень жалею, что заставил вас ждать.

— Не жаль вам. И если бы я и спала, вы бы разве не разбудили меня? Разве вы бы хранили мой сон?

— Увы, моя госпожа, — отвечал кавалер, — не хранил бы. Мы с вами должны сделать дело, что требуют от нас законы людские и божьи.

— Так делайте и дайте мне спать, — Элеонора Августа откинула перину. — Что мне сделать, чтобы вы быстрее начали?

— Что? — немного растерялся кавалер.

— Ну, что делать мне, может, стать по-собачьи, просто лежать или снять рубаху, чтобы вы своё дело быстрее закончили? — говорила жена с заметным раздражением, подбирая подол рубахи и сгибая ноги в коленях.

— Просто лежите, — ответил Волков всё также растерянно, — я постараюсь не задерживать вас.

Агнес, как ни хотелось ей, но всё время вида нового, прекрасного не носила. Она была умной девицей. Понимала, что нужно и в своём обличие ходить. Тем более что те, кто её знал и помнил, в новом обличии красавицы темноволосой её просто не признали бы. Да и опасно это было. Вдруг кто из знакомцев или соседей, что видят её из окон домов, с удивлением заметят, что девица, что жила рядом, стала совсем другой. А принимать вид, который ей нравится, она научилась почти мгновенно. В иное утро, как проснётся, так ещё под периной, не вставая с постели, обращалась она в красавицу и, лишь обратившись, вставала и шла к зеркалу проверить, так ли всё, как ей надобно. И почти всегда было всё хорошо. И теперь она проснулась от колоколов и, едва потянувшись под жаркой периной, сразу стала менять себя, чуть приподнимая перину, чтобы ещё видеть изменения. Ей нравилось смотреть, как грудь, живот и бёдра становятся другими прямо на глазах. И ничего, что от этого у неё была ломота по телу, словно от вчерашней тяжкой работы, это с утра всегда так, сейчас ломота утихнет, как только тело её закончит меняться.

Агнес наконец откидывает перину и вылазит из кровати. Ох, как хорошо ей сейчас, она опять потягивается, новая её грудь, не в пример её настоящей груди, покачивается, вздрагивает манящей тяжестью при каждом шаге. Она босая подходит к зеркалу, осматривает себя с ног до головы. Хороша, придраться не к чему, так хороша, сама бы такую возжелала. Ну, разве что волос погуще внизу живота себе сделать.

А колокола, что разбудили её, всё звонят и звонят. Агнес смотрит на дверь:

— Ута!

Она ждёт, но никто ей не отвечает. Тогда девушка идёт к двери, отворяет её и кричит грозно:

— Ута! Где ты?

— Тут, тут, госпожа, — снизу, с лестницы, доносится испуганный голос и тяжёлое топанье, — рубаху вам готовила свежую.

Прибежала запыхавшаяся, поклонилась.

— Отчего колокола бьют, праздник какой? Так я не помню никаких праздников, — Агнес все праздники знает. До рождества ещё несколько дней, а других праздников нет сейчас.

Ута таращит свои коровьи глаза. Она не знает, почему всё утро в городе на всех колокольнях звонят колокола. Конечно, откуда этой дуре дебелой знать.

— Не знаю, госпожа, — наконец отвечает служанка.

— Ты никогда ничего не знаешь, собака ты глупая, — говорит без всякой злости Агнес.

— Пойти узнать? — спрашивает служанка.

— Иди уже, — говорит девушка, — но сначала одежду подготовь.

Ута, топая по лестнице, сбегает вниз, и Агнес идёт вслед за ней. Как была босая, нагая и простоволосая, так и выходит к большому столу. Тут тепло, у плиты суетится горбунья Зельда. Она поздоровалась с госпожой. Конюх Игнатий сразу ушёл, то ли в людскую, то ли на конюшню, он никогда тут не оставался, если появлялась госпожа.

— Что госпожа желает? — спросила горбунья. — Вчерашний заяц, печёный в горшке, остался. Есть яйца варёные, колбаски, можно бекона пожарить, хлебец свежайший булочник принёс.

Агнес ещё не знала, что она хочет. Девицу некому было одёрнуть, и села она так, как совсем сидеть девушке не подобает. Развалилась сама на подушках, что были на стуле, а ногу одну положила на подлокотник стула, сидела, кудри свои роскошные на палец наматывала. И сказала:

— А пряник у тебя есть?

— Есть, госпожа, — спокойно отвечала Зельда, её в поведении госпожи уже давно ничего не удивляло. Ни изменения в облике, ни странные занятия наверху, ни то, что юная дева по дому нагая ходит. Зельда давно поняла, с кем имеет дело, ещё с тех самых пор, как юная госпожа, ещё почти девочка, заставила её искать себе мандрагору. Так что пусть она сидит в своём доме как хочет. — Велите подать пряник?

— Ну подай, — отвечала Агнес так, словно Зельда её уговаривала этот пряник взять.

Кухарка налила в красивую миску молока, которое совсем недавно принёс молочник, взяла молока с самого верха, самого жирного. И достала четверть пряника, что делал пряничник Ланна. Кусок был величиной с ладонь взрослого мужчины. Раньше госпожа нипочём бы такой не съела, но с тех пор, как она всё время меняла облик, стала девушка есть едва ли не вдвое больше прежнего.

Горбунья поставила миску перед госпожой и положила твёрдый пряник краем в молоко, чтобы размокал:

— Ещё что-нибудь пожелаете?

— Отчего колокола бьют, знаешь? — спросила Агнес.

— Нет, госпожа, ни молочник, ни булочник тоже не знали, — отвечала кухарка.

Наконец Агнес опустила ногу с подлокотника и схватила пряник из миски. Стала его есть, пряник ещё в молоке не размок как следует, так она его грызла белыми своими зубами.

Зельде нравился аппетит госпожи в последнее время. Не зря она старалась и готовила. Госпожа ела всё, ела много, ела с удовольствием. И иногда, хорошо поев, девушка говорила ей:

— Ох, накормила, накормила. Как буду варить зелье, что мужчин привлекает, отолью тебе немного.

Зельда отвечала ей:

— Да я и так вам, госпожа, готовить рада.

А сама краснела и очень надеялась, что госпожа своих слов не забудет. Очень горбунье нравилось это зелье.

Пришла Ута, раскраснелась, глаза вытаращены, видно, что весть её взволновала. Стоит у стола, ждёт, когда госпожа на неё внимание обратит. Видно, что вестью ей поделиться не терпится.

— Ну, — говорит Агнес, отрываясь от пряника и облизывая губы от молока. — Что за звон?

— Госпожа, не поверите, колокола звонят в честь вашего дядюшки.