Вчерашний скандал - Лоретта Чейз

Оливия подняла оконное стекло, защелкнула его и упала на сиденье.

— Его еще не видно? — спросила леди Купер.

— О нет, это слишком быстро, — ответила Оливия. — К тому времени, когда он догонит нас, мы уже проделаем значительный путь. Слишком далеко, чтобы поворачивать назад.

— Было бы ужасно, если бы пришлось разворачиваться обратно, — заметила леди Уиткоут.

— Это самый захватывающий план, который мы осуществили за долгое время.

— Эти нынешние времена — они такие скучные.

— Не то что в былые дни!

— О, что это было за время, моя дорогая! — произнесла леди Купер. — Жаль, ты не знаешь, как это было.

— Мужчины так красиво одевались, — вставила леди Уиткоут.

— В точности как павлины!

— Но несмотря на все их тонкие шелка и кружева, они были необузданнее и сильнее, чем нынешнее поколение.

«За исключением Лайла», — подумала Оливия. Но ведь он вырос среди Карсингтонов, а они не были ручными, даже самые воспитанные из них.

— Помнишь, как Юджиния повздорила с лордом Дрейхью? — спросила леди Купер.

— Как я могу забыть? — кивнула леди Уиткоут. — Я тогда только вышла замуж, а она была самой эффектной из вдов. По ее словам, он стал чересчур деспотичным, и она не пожелала мириться с этим. Она сбежала.

— Он ее выследил, — продолжала леди Купер. — Она уехала к лорду Мордену в Дорсет. Какой скандал был, когда Дрейхью нашел их!

— Мужчины устроили дуэль. Она длилась целую вечность.

— В те дни дрались на шпагах.

— Настоящее сражение. Никаких двадцати шагов и стрельбы из пистолета. Только и нужно, что прицелиться.

— А шпага в то время… там требовалось мастерство.

— Проблема была в том, что оба джентльмена в равной степени искусно владели клинком. Они здорово поцарапали друг друга, но ни один не мог одержать верх и никто не хотел сдаваться.

— В конце концов оба свалились без сил. Не смогли биться до смерти, так дошли до полного изнеможения.

— Вот это были деньки, — с ностальгией вздохнула леди Уиткоут.

— О да, дорогая. Мужчины были мужчинами, — вздохнула в ответ леди Купер.

Мужчины всегда останутся мужчинами, подумала Оливия. Меняется только внешний вид, но мозги остаются прежними.

— Не беспокойтесь, — сказала Оливия своим компаньонкам. — Нам не нужны мужчины, чтобы прыгать от волнения. С ними или без них, я знаю, нам предстоит грандиозное приключение.

В это же время в Лондоне

Лайл прибыл в Ормонт-Хаус, когда карета, нагруженная багажом и прислугой, поехала вдоль по улице.

Если хоть немного повезет, это будет головной экипаж, а не последний.

Но он не полагался на удачу.

Лайл заплатил кучеру кеба, взбежал по ступенькам и заколотил дверным молотком.

Дадли, дворецкий вдовствующей графини, открыл дверь. Когда его взгляд упал на Лайла, то непроницаемое выражение лица сменилось раздражением. Без сомнения, он был готов вызвать лакея, чтобы вышвырнуть незваного гостя на улицу.

Несмотря на то что другие царапины и синяки графа Лайла быстро заживали, его подбитый глаз стал еще более красочным: зеленым, с красным, фиолетовым и желтым. В дикой спешке он оставил шляпу и перчатки в клубе. Николс ни за что не выпустил бы его из дома в подобном виде, но Николса не было рядом, чтобы позаботиться о нем.

Однако мудрые и опытные дворецкие не делают поспешных выводов. Дадли потребовалась ровно минута на то, чтобы внимательно рассмотреть ненормального мужчину, стоявшего на пороге в тот час, когда пьяницы, бродяги и взломщики выходят на охоту.

Лицо дворецкого разгладилось и приняло обычное непроницаемое выражение. Он проговорил:

— Добрый вечер, лорд Лайл.

— Он уже здесь, да? — донесся из-за спины дворецкого надтреснутый, но отчетливый голос. — Проси его, проси.

Дворецкий поклонился и отступил в сторону. Лайл ворвался внутрь, услышал, как за ним захлопнулась дверь, и направился в большой холл.

Опираясь на свою трость, перед ним стояла вдовствующая графиня Харгейт в наряде из оборок и кружев, который вышел из моды еще в те времена, когда парижская чернь штурмовала Бастилию.

— Похоже, кто-то пощипал тебе перышки, — сказала вдова, окинув его взглядом сверху вниз.

Может быть, она настолько стара, что все в семье, включая его, боятся ее, но говорить не то, что думаешь, у Лайла не получалось никогда. В настоящий момент у него не было терпения на учтивые любезности.

— Вы позволили ей уехать, — проговорил он. — Вы, должно быть, совершенно потеряли голову от этой ужасной девчонки, если разрешили ей сделать это.

Она захихикала, хитрая ведьма.

— Когда она выехала?

— Ровно в полночь, — ответила леди Харгейт. — Ты знаешь Оливию. Она любит театральные выходы и уходы.

Полночь пробило больше часа тому назад.

— Это безумие, — обронил Лайл. — Поверить не могу, что вы позволили ей отправиться в Шотландию в одиночку. Да еще глубокой ночью!

— Ну какая глубокая ночь? — возразила ее сиятельство. — Званые вечера еще только начинаются. И она вовсе не одна. С ней Агата и Миллисент, не говоря уж о прислуге. Признаю, что дворецкий у нее легче перышка, но кухарка весит шестнадцать стоунов. Оливия взяла с собой полдюжины крепких горничных, и с ней еще полдюжины лакеев, а ты знаешь, что я люблю видеть вокруг себя высоких, привлекательных парней. Хотя теперь я не способна на большее, чем просто любоваться ими.

Рассудок Лайла пустился размышлять о том, что вдова делала с лакеями до того, как ее возраст взял свое. Но усилием воли он вернул свои мысли к Оливии.

— Разношерстный набор прислуги, — произнес он. — Две эксцентричные старушки. Я знаю, вы в ней души не чаете и во всем ей потакаете, но это переходит все разумные границы.

— Оливия может сама о себе позаботиться, — ответила леди Харгейт. — Ее все недооценивают, а в особенности мужчины.

— Но не я.

— Разве?

Перегрин не позволил немигающему взгляду ее карих глаз привести его в замешательство.

— Оливия Карсингтон — самая коварная девчонка из всех, когда-либо живших на земле, — сказал он. — Она сделала это нарочно.

Оливия знала, что Лайл почувствует себя виноватым и ответственным за нее, даже несмотря на то что она не права. Она знала: Лайл не сможет сказать родителям, что она поехала в Горвуд без него, а он остался дома.

Остался дома.

Возможно, навсегда.

Дома. Без Оливии, которая могла сделать это пребывание сносным, хотя временами сама бывала невыносимой.