Самая прекрасная земля на свете - Грейс Макклин

Полагаю, к доктору папа меня повел без всякой радости, потому что сам он никогда не ходит к врачам, но тут все-таки повел. Помню странный запах в медицинском кабинете. Помню, там был стул с кожаным сиденьем, а в углу коробка с пластмассовыми кубиками и большой красный автобус. Я играла с автобусом, а папа разговаривал с доктором.

Доктор обследовал меня, пришел к выводу и составил план лечения. Вывод состоял в том, что мы оба тоскуем по маме, а план — в том, чтобы папа начал мне читать. Папа действительно начал читать, и тогда я узнала про Исполинов, и про Ковчег Завета, и почему обрезание делают на восьмой день, и как очистить дом от проказы, и что нельзя говорить фарисеям, и как вытянуть жало овода. Мы начали читать, и я начала говорить, и скоро уже говорила не хуже других — хотя, пожалуй, немного о других вещах.

Говорить, кроме папы, было почти не с кем, поэтому я стала говорить с Богом. Я всегда была уверена, что рано или поздно Он мне ответит. Тогда мне это представлялось таким междугородним разговором. Связь плохая — на проводах сидят птицы, где-то погода испортилась, не разберешь, что говорят на другом конце, но нет никакого сомнения, что рано или поздно все услышишь. И вот в один прекрасный день птицы улетели, погода наладилась — и я услышала.

Я решила употребить свой дар на добрые дела: первой в моем списке шла миссис Пью. Я все думала о ней с тех пор, как она при мне расплакалась. Я решила, что, если она так расстроилась из-за Оскара, она уж точно не ворует никаких детей; как ни обидно, приходилось признать, что Кенни Эванс, видимо, все-таки переехал жить к отцу.

Оскар — это здоровенный рыжий кот, который обычно сидит на окне в передней комнате у миссис Пью между вазой с гиацинтами и желтой фарфоровой собачкой. Понятия не имею, чего это он вдруг решил исчезнуть. Может, ему надоела собачка, которая ухмыляется во весь рот и глядит пустыми глазами, может, ему надоел вид из окна. Неважно, мое дело — вернуть его обратно. И вот в четверг, когда снег пошел хлопьями, я сделала из желтой шерсти кота. Папа крикнул: «Ты что делаешь?», а я крикнула в ответ: «Читаю!» Ложь была оправданной: я теперь Орудие Господа, мне нужно заниматься своим делом.

Я надела коту голубой ошейник, побелила ему лапу и разодрала ухо, как у Оскара; правда, я не вспомнила, которое у него ухо разодрано, понадеялась, что это неважно. Сделала старушку в черном платье, надела ей высокий кружевной воротник, черные сапожки, сбоку вставила в пластилин маленькие бисеринки вместо пуговиц. Сделала ей кудрявые черные волосы, вклеила в них куски скрепок вместо заколок, раскрасила лицо белым, а губы — красным. Сделала в снегу цепочку кошачьих следов, ведущую прямо к старушке, посадила кота ей на колени и позаботилась, чтобы он свернулся в клубок и выглядел так, что больше никуда не удерет. Подшила ему веки, подоткнула лапы. А потом сказала:

— Оскар, возвращайся домой!

Закончив, я стала думать, как будет выглядеть это чудо, если оно все-таки случится. Может, у Оскара будут подпалены усы, если он прилетит оттуда, где он сейчас, со скоростью света, или шерсть будет стоять дыбом после того, как в него ударит молния и он оживет? Как бы то ни было, я пошла к миссис Пью и постучала в дверь. Увидела ее трясущуюся голову, вдохнула запах комиссионки, меня слегка замутило, но я не сбежала, и когда она открыла дверь, я сказала:

— Не беспокойтесь за Оскара, миссис Пью. Я уверена, что он скоро вернется.

Она включила слуховой аппарат, и я повторила все еще раз, и тогда она сказала:

— Я очень надеюсь. Как я на это надеюсь!

Я сказала:

— Вы, главное, верьте, миссис Пью.

А она сказала:

— Как-как?

А я сказала:

— ГЛАВНОЕ — ВЕРИТЬ!

Ладонь ее взлетела к горлу и затрепетала, и она сказала:

— A-а. Ну конечно.

Она смотрела, как я иду по дорожке. Когда я дошла до калитки, она внезапно спросила:

— Ты ведь Джудит, да?

— Да.

Она сказала:

— Спасибо, Джудит. Ты молодец, что зашла.

Я ответила:

— Не за что, миссис Пью.

Вернувшись домой, я написала про чудо в своем дневнике, потом перевернула три страницы и приписала: «Что, Оскар вернулся?», а потом написала то же самое и на следующей.

Я весь день ждала Оскара, и весь следующий день тоже, но вместо этого просто продолжал идти снег. Я же тем временем решила, что, пусть я и не хочу в школу из-за Нила Льюиса, со снегом пора кончать. Папа все говорил о том, как плохо пропускать работу, и сколько на дорогах аварий, и как старики вроде Джо болеют. Папа сказал, что Джо увезли в больницу, а за Ватсоном приглядывает сосед. В общем, в четверг днем я сняла марлю, собрала вату, сдула муку и отломала сосульки с карнизов. Я свернула хлопковую ткань, разобрала шторм на море, спрятала снеговиков, стерла пену для бритья, снова завесила небо синим и включила солнце.

В субботу вечером ветер стих. На следующее утро показалось голубое небо. Днем солнце уже пригревало не на шутку. Сосульки за окном роняли капли, будто кто-то играл на сосудах с водой. Снег на улице посерел и распался на льдинки. Папа сказал: «Я знал, это долго не протянется!» Я ничего не сказала, пошла встала на тротуаре и стала слушать, как шумит вода в водостоке у мостовой, и сказала:

— Спасибо, Господи. Ты опять меня услышал.

А Оскара все не было. Я ждала весь день, я ждала весь вечер. Я спросила: «Я все сделала правильно, Господи?» Но Бог, видимо, все еще был занят четырьмя всадниками или еще чем-то, потому что Он мне не ответил.

Вечером я сидела в кровати и смотрела, как по луне пробегают облака, скрывая и вновь открывая Красу Земель. Я смотрела, как солнце восходит над горой и тускло подмигивает красным, заливая небо розово-желтым светом и делая его похожим на леденец. А Оскара так и не было.

На следующий день после собрания я стояла с папой в саду, и тут произошло четвертое чудо.

Папа чистил тропинки, а я ему помогала. Птички повсюду оставили свои следы — на кормушке, на заборе. От дверей гаража тянулась цепочка следов какого-то существа покрупнее. Буделии и дипсис согнулись под снежными шапками, а ветки вишни потемнели и с них капало. Тут и там уже виднелись прогалины — показалась земля и привядшая травка.

Папа пил чай, оглядываясь, уперев одну руку в бок, — его дыхание прорисовывалось розовым облаком. Он сказал:

— Думаю, весной, когда мамино деревце зацветет, будет очень красиво. Еще несколько недель — и покажутся первые зимние розы.

И тут мы услышали какой-то стук, подняли головы и увидели, что миссис Пью стоит у кухонного окна. Она манила меня пальцем.

Когда я добежала до стены, она открыла заднюю дверь и указала пальцем. Прямо у ее ног, приникнув к миске кошачьего корма, с хрустом раскусывая сухари, поворачивая голову то вправо, то влево и издавая голодное урчание, сидел Оскар. Миссис Пью сказала: