Саксонские и нормандские короли. 450-1154 гг. - Кристофер Брук

Далее автор описывает рвение Эдуарда при восстановлении Вестминстерского аббатства, которое он расширил и в знак своей преданности Богу и св. Петру обеспечил постоянным доходом. В нем был поставлен памятник ему, и оно стало, без сомнения, подходящим храмом для самого большого из его дворцов. Во второй части «Жизни» король Эдуард находится на пути к тому, чтобы стать Эдуардом святым — Эдуардом Исповедником, «избранным Богом еще до его рождения и благословленным на царство не столько людьми, сколько небесами». Настоящим «избирателем» был Бог; король — его помазанником. И нам говорят о том, насколько правильно это было в случае с Эдуардом, так как через него при его жизни Бог совершал чудеса исцеления.

Эдуард был святым, sanctus, в силу своего положения, а также благодаря всей своей жизни. Последнему утверждению, впервые высказанному во второй части «Жизни», написанной вскоре после смерти Эдуарда, потребовалось какое-то время, чтобы созреть. Оно было не настолько очевидно другим современникам Эдуарда, как автору произведения. В конце концов оно принесло свои плоды, когда в 1161 г. вестминстерские монахи, обладавшие драгоценной реликвией — его телом, при поддержке Генриха II и большой группы выдающихся церковнослужителей получили от папы Александра III буллу о его канонизации. Александр возвел его в ранг святого; монахи Вестминстерского аббатства установили раку с его мощами позади высокого алтаря. На глазах народа была провозглашена святость королевской власти. В те времена люди с трудом проводили различие между королем и его функциями — это было единое целое; верность имела личную направленность на человека. Но в XII в. утверждали, что король может делать святые дела, даже если он сам не святой, как священник.

Во времена Вильгельма Рыжего и Генриха I нормандский священник не знал меры, говоря о короле, его власти и его личности. Священное миропомазание изменяет человека, делает его помазанником Божиим, наместником Христа, его alter ego (другое «я» — лат.), святым исполнителем святых функций. Нормандский аноним, одно время известный как Аноним из Йорка, здесь представляет старые традиционные понятия о королевской власти и Божественном происхождении короля, доведенные до логической крайности с помощью возрожденной логики конца XI в. Он также предлагал на обсуждение учение, которое имело тенденцию вбить клин между королем и его функциями: нравственной властью, которую он приписывает королю, могли бы обладать Альфред или Эдгар или даже Эдуард, но вряд ли Вильгельм Рыжий или Генрих I. Тем не менее во времена нормандцев сакральность власти короля принималась всеми, хотя и отвергалась в своей крайней форме папой римским. Самым интересным из чудес, сотворенных Эдуардом, был первый в Англии пример «прикасания к золотушному» для излечения от золотухи. Вскоре это стало обычной королевской практикой во Франции и Англии. По-видимому, она существовала уже во времена Генриха I, наверное, чтобы подчеркнуть священную власть, которую Генрих унаследовал, родившись после того, как его родители были миропомазаны монархами, и которую он утвердил, женившись на наследнице рода Кердика.

Нормандские короли были святыми людьми, как и их предшественники, они перенимали многое из того, что они находили в каждом аспекте своей королевской власти. Сфера их деятельности не сильно отличалась от сферы деятельности саксонского короля, хотя объем административной работы при дворе и в королевской семье постоянно увеличивался. Но их одежда и постройки, в которых они жили, изменились больше. Беовульф, подобно неизвестному воину из Саттон-Ху, отличался своими дорогими доспехами, особенно шлемом, «инкрустированным золотом, скрепленным роскошными обручами и украшенным изображениями вепрей». На гобелене из Байо Вильгельм и Гарольд изображены в полном комплекте доспехов, но их нельзя отличить от их приближенных, разве что благодаря надписям. На всех надеты кольчуги, конические шлемы с щитком для носа, а в руках ромбовидные щиты и меч, или булава, или топор, или копье. Шлем с короной, отличительный головной убор королей, видимо, вошел в употребление с Генрихом I (1100—1035). Но гобелен также изображает Эдуарда и Гарольда, сидящих на троне как короли, с особыми королевскими эмблемами. Золотой шлем был, очевидно, самым древним головным убором саксонских королей, а украшенная драгоценными камнями корона позднероманского стиля появляется на первых монетах. Мы не знаем, когда впервые была надета корона. Она есть на некоторых монетах короля Этельстана (925— 939) и на его же портрете (иллюстрация 6а). Королевские знаки отличия появились во время коронации короля Эдгара в 973 г. Скипетр наряду с короной стал использоваться в качестве особого символа королевской власти, и к нему вскоре добавилась держава — в подражание франкским и германским монархам, особенно германскому королю Отгону Великому, который был коронован как римский император в 962 г. Корона Этельстана представляла собой обыкновенный металлический обруч с зубцами, простой по форме. Ко времени правления Эдгара зубцы превратились в геральдические лилии; такая корона изображена на портретах Эдгара, Кнуда, Эдуарда Исповедника и Гарольда. Корона Завоевателя была работы греческих умельцев, покрыта арабским золотом (так повествует нам Гай Амьенский) и украшена египетскими самоцветами; она сверкала металлическими звездами и драгоценными камнями на двойном обруче. По форме она, возможно, напоминала венгерскую корону XI в. и, наверное, корону Отгона Великого, которая в наши дни находится среди императорских сокровищ в Вене. В ней можно увидеть сознательное подражание Вильгельма величию германских императоров. Он укреплял свои собственные сомнительные притязания, еще больше усиливая внешнее великолепие королевской власти.

Очень трудно воссоздавать дворцы первых нормандских королей. В настоящее время не сохранилось ничего от первых дворцов в Вестминстере или Винчестере, самых основательных из всех их дворцов. Возможно, Чеддар, которым еще пользовались до времен правления короля Иоанна, покажет, изменили ли нормандцы в корне стиль жизни своих предшественников. Насколько нам известно, сначала их дворцы не отличались чем-то особенным: это был большой комплекс построек с огромным пиршественным залом посредине. У нормандцев была страсть к возведению больших построек из камня, и с течением времени огромный зал с пристройками из бревен заменил зал из камня, подобно прекрасному огромному залу Винчестерского замка. Но он относится к XIII в. и находится на месте замка, а не старого дворца.

Каменный замок был характерным новшеством нормандцев. В каждом большом городе нормандцы строили замок — многие из них от имени короля. И каждый нормандский барон имел свою резиденцию в одном или иногда нескольких замках. Сначала они не всегда строились из камня. Но сам Завоеватель завел моду, которой с все возрастающим рвением следовали в XII и XIII вв. крупные бароны, — строить большие каменные замки, которые могли служить и крепостью, и жилищем. В большинстве больших замков, как и в королевских дворцах, главные постройки домашнего назначения не были частью укреплений, хотя они могли примыкать к замковым стенам с внутренней стороны. Но в огромной главной башне лондонского Тауэра (см. вклейку), построенной самим Завоевателем, главные жилые комнаты были включены в состав центральных оборонительных сооружений замка. Помимо погребов, комнат для стражи и небольших домашних служб в этих огромных каменных башнях обычно находились два помещения общего пользования, расположенные либо рядом друг с другом, либо одно над другим, и часовня. В часовне король или крупный феодальный сеньор каждое утро слушал мессу, а если он был особенно благочестивым, то посещал и другие службы тоже. В большом зале жили, ели и спали его домочадцы; в другом зале, который представлял собой помещение, обычно такое же или почти такое же большое, как и зал, король собирал совет и жил, удалившись от толпы, со своей семьей и ближайшими советниками и слугами. Здесь же находились его драгоценности и та часть его казны, которую он возил с собой. Этот зал, возможно, в каком-то смысле исполнял функцию личных покоев короля, но ему очень редко удавалось в нем побыть одному или вообще не удавалось. Вполне возможно, что король с королевой имели больше возможностей побыть наедине в своих дворцах больших размеров. И в конце Средневековья в больших домах стало появляться больше личных покоев. Время, когда люди, занимавшие и менее заметное положение в обществе, стали иметь личные покои, когда любой человек мог надеяться провести в одиночестве хотя бы самые интимные моменты своей жизни, было в далеком будущем. Залы и замки были предназначены для демонстрации богатства, а не для удобства. По праздникам Хеорот увешивали «золотыми гобеленами» и другими украшениями, как и многие нормандские замки. Но их прочная мебель состояла лишь из лавок и столов. Когда наступала ночь, лавки убирали, а «на полу расстилали постельные принадлежности и подушки». Вероятно, и в нормандском замке было не иначе. Стену украшали гобелены, но на полу, вероятно, не было ковров, на стульях не было обивки, а в окнах — стекол. Стекло стало входить в моду в XII в., но на протяжении Средневековья оно оставалось редкостью и роскошью, а знатный человек, имевший оконные стекла, возил их с собой из дома в дом. Так как зал обычно освещал и согревал огромный открытый очаг, расположенный посередине, то открытые окна имели свои преимущества, но нормандцы никогда не жили без сквозняка.