Гардарика - Елена Чудинова

…Заполнена народом была в этот день пристань на берегу Роси. По сходням широкого в бортах, украшенного на носу дубовым единорогом судна сновали туда-сюда гребцы и купцы, следящие за укладкой своих товаров… Ветер, казалось в нетерпении, рвал уже синий парус…

— Вряд ли свидимся еще, Эдвард Эдмундич! — в последний раз обнимая возлюбленного друга моего, ощутил я хрупкие его плечи под зеленым аксамитом плаща…

— Numquam te videbo, — как всегда в волнении Эдвард сбивался на латынь, — прощай!»

— Прощай, пошли тебе Господь удачи…

— Прощай! — тонкий и легкий, Эдвард взбежал на сходни последним: помедлив немного, поклонился в сторону вздымающегося городского холма поясным русским поклоном… Сходни убрали. Борт корабля плавно пошел от берега…

— Прощай, rex! — звонко крикнул Эдвард. — Прощай аah!

Я не знал, что значит это слово, слово родного языка Эдварда. Но не понять его значения я не мог.

«Аah» — навсегда.

Прощай навсегда! Навсегда!

— Коня!!

Ко мне подводили уже Букефала. Никто не поддержал мне стремя — в седло я словно взлетел и, изо всей силы ударив в конские бока, помчался не разбирая дороги… В стороны шарахался народ на многолюдной пристани… Лиц я не видел, только разноцветные пятна плыли перед глазами…

Навсегда!

…Как очутился я в лесу?.. Черный мох на необхватных стволах, густые кроны над головой зеленоватят солнечный свет, проникающий через них вниз…

Я знаю это место — недалеко отсюда — заброшенный языческий погост…

Спустя еще некоторое время листва над головой стала реже: вскоре я выехал к небольшому озеру, заросшему вдоль берега камышом.

И снова захотелось мне скакать без оглядки, чтобы утишить боль… Как любили мы с Эдвардом вспоминать о смерти князя Артура, о том, как съер Борс бросает в озеро, заросшее камышом, дивный Артуров меч, чтобы не служил он боле никому!

Что умерло у меня? Счастье дружбы, которую невозможно забыть.

Что бросить в озеро мне?

В первое мгновение я вздрогнул. Затем твердой рукою вытянул из-за пазухи шелковый шнурок ладанки…

— Навьи!! Спасибо вам, навьи! Был я силен вашей силою — хочу быть силен своей! Кончилось ныне мое право на вашу силу — почему, ведаете сами! Поклон вам низкий, да прощайте на том, навьи!

Вдруг легко и радостно стало на душе: взамен могущества, теряемого мною, словно вливалось в меня новое, неведомое могущество, новая сила… И отчего-то почудилось мне, что сила эта притянет и уничтожит хоть часть опасностей, ждущих Эдварда Айронсайда в далекой земле бриттов…

Я примерился и бросил ладонку во озеро.

Помнилось мне, что высунулась и подхватила ее чья-то темная рука?

По воде побежали круги…

Прощай, волхованье!

— А что же было дальше, батюшка? Так и не видал ты более ни старого волхва, ни Эдварда Эдмундича, ни Анны Ярославны? — Андрей вскакивает с высокого дубового кресла, стоящего перед облицованной синими изразцами печью, и начинает взволнованно ходить взад-вперед по библиотеке. Щеки его разгорелись, глаза возбужденно сияют. — Батюшка, расскажи!

Андрею скоро двенадцать: когда я смотрю на него, мне мнится, будто это я вновь стал двенадцатилетним отроком и стою у медного зеркала. Те же серые глаза, те же жесткие спадающие на плечи русые волосы, так же непокорно выбивающиеся из под серебряного тонкого ободка… А взаправду ли это не так? Разве давно ушедшее мое отрочество не возродилось в нем?

— Сядь, в очах мельтешит, — говорю я строго. — Ни Эдварда, ни, тем паче, волхва, я более не видал. Часто доводится мне видаться и ныне с князем Всеволодом Ярославичем, что правит ныне Русью в гордом триумвирате со своими братьями. Встретишься с ними и ты, как будешь приносить присяги на верность. А с Анною Ярославной встречались мы потом не один раз до ее замужества.

— Я знаю, батюшка, Анна Ярославна — жена Великого князя Франции. Но скажи, ведь она ждала одиннадцать лет?

— Ждала, Андрей.

— Но почему же она пошла не по любви за Генриха Французского? Ведь не по любви, батюшка?

— По любви, Андрей. По великой любви к земле русской. Ярославу, а значит — Руси так надобно было. Не для себя живут князья. Запомни это.

— Запомню, отец.

— Княгиня Ингрина Эдмундовна зовет княжича Андрея Владимировича к себе, — говорит в дверях челядин.

— Заговорились мы нынче, — я разворачиваю свою книгу, — а латынь твоя не ждет. Иди скорее к матери!

Сентябрь-декабрь 1981 года.

(Книга написана в подарок на девятый день рождения Лизы Чукловой).

А

Аксамитовый, аксамит — бархатный, бархат.

Б

Бахтерцы — доспех из металлических пластинок, соединенных между собой кольцами в несколько рядов. На боках пластинки не соединены.

Бортничать — собирать мед диких пчел.

Бритты — племена, некогда бывшие основным населением острова, который мы сейчас называем Великобританией. Ко временам, к которым относится действие этой книги, бритты уже изрядно перемешались с завоевавшими их саксами. Знаменитый король Артур, основатель рыцарства, был бриттом.

В

Варяг, варяги — они же — викинги, они же — норманы. Морские кочевники. Очень храбро занимались морским разбоем. Предки современных скандинавов — светловолосые, высокие, широкоплечие. Отдыхая от разбоев, любили сочинять стихи, которые назывались висами. Иногда нанимались на военную службу, в том числе и на Русь.

Вассал, вассалы — это слово рассказывает об одном благородном обычае в странах Европы. Человек давал клятву верности тому, кого выбирал своим сеньором, то есть господином. Барон или граф был вассалом короля, простой дворянин — вассалом графа или барона, вольный земледелец — вассалом дворянина. А сам король не должен был считать себя только господином над всеми, как прежние языческие правители, а вассалом Господа Бога. Люди Средних Веков очень ценили верность.

Ведун — не совсем то же самое, что и колдун, хотя звучит похоже. Колдун может сидеть над книгами и по ним колдовать. А ведун берет свою силу у Природы.

Вече — собрание уважаемых горожан по поводу какого-нибудь важного вопроса. Такие города как Новгород или Псков на Киевской Руси все серьезные вопросы решали на вече. Поэтому мы называем их Новгородской и Псковской республиками. В других же городах этим обычно занимался князь.

Волхв — если ведун на Древней Руси мог быть и землепашцем, и плотником, и рыбаком, а потому держать свое ведовство в секрете, то волхв мог быть только волхвом. Ведун брал от всего понемногу — от огня так от огня, от ветра, так от ветра. И делал он это для своих целей — отогнать болезнь, собрать богатый урожай…Волхв же служил какой-то одной силе, воплощенной в деревянном идоле. Например — огню в образе бога Перуна. Он преследовал не свои цели, а цели своего божества.