Первые заморозки - Сара Эдисон Аллен

Тайлер проехал мимо него.

— Погоди. Ты его видел? — спросила она.

— Кого «его»?

Клер оглянулась. Незнакомец исчез, как будто и не было.

Но если его действительно не было, как мог он оставить после себя этот запах, похожий на терпкий аромат курительных палочек, который теперь просачивался в салон машины?

Едва Тайлер припарковался перед домом, как его жена поспешно выбралась из машины. Она остановилась на тротуаре и стала смотреть туда, откуда они только что приехали.

Тайлер вышел из машины и запер ее, нажав на кнопку дистанционного управления, потом подошел к Клер, чей силуэт вырисовывался на фоне света фонаря. Изгибы ее фигуры были для него точно линии на карте, которая уводила его в неизведанные края каждый раз, когда он сверялся с ней. Остановившись позади нее, он обвил руками ее талию и уткнулся подбородком ей в плечо. Плечи у нее были холодные, и он принялся растирать их.

— Что ты там выглядываешь? — поинтересовался он.

Клер отступила в сторону и, повернувшись к нему лицом, покачала головой:

— Ничего. Иди в дом, проверь, как там Мария и Бэй, ладно? Я хочу немного пройтись.

Уголок его губ дрогнул в озадаченной улыбке.

— Посреди ночи? На таких каблуках?

— Я на минутку.

Он снял пиджак и накинул его ей на плечи.

— Я пойду с тобой, на тот случай, если тебе понадобится защита. Этот Эдуард — скользкий тип. Кто его знает, может, он сбежал и теперь рыщет в темноте в поисках жертвы.

Клер не смогла удержаться от смеха при упоминании о дряхлом терьере миссис Крановски, который выбирался во двор исключительно ради того, чтобы по-быстрому сделать свои дела. После этого он трусил обратно в дом и вновь занимал свое законное место у окна, откуда отважно облаивал птиц, букашек и случайные залетные листья.

Клер свела на груди лацканы пиджака, потом вновь оглянулась на улицу.

— Нет, ты прав. Уже слишком поздно. И слишком холодно, — сказала она и двинулась к крыльцу.

Тайлер смотрел, как она медленно поднимается по бетонным ступеням на своих высоких каблуках, покачивая бедрами. Во всем доме не было ни огонька, если не считать фонаря над крыльцом, который, казалось, помаргивал от счастья при виде приближающейся Клер. Если бы, конечно, фонари на самом деле могли испытывать счастье.

Тайлер вырос примерно в такой же обстановке, как и Клер. Его родители были хиппующими гончарами и возглавляли колонию художников в Коннектикуте. Жизнь, которую они вели, точно так же отличалась от общепринятых понятий о нормальности. Его родители кормили его сэндвичами с капустой, разрешали ему разрисовывать их «фольксваген», часто расхаживали голышом, но его при этом одевали в дурацкие вещи вроде футболки с надписью «Круг — гончарам лучший друг» и однажды отправили его в таком виде сниматься на школьную фотографию.

Вспоминать многое из этого было неловко, но Клер часто напоминала ему о лучших мгновениях его детства, о тех временах, когда все на свете казалось возможным. Нельзя сказать, чтобы с возрастом он утратил детскую способность верить в чудеса, но в их с Клер паре роль человека здравомыслящего играл он. Вспомнив об этом, Тайлер расхохотался прямо на тротуаре. Он был рассеянным и забывчивым и до встречи с Клер без конца переезжал с места на место в погоне за счастьем, как будто это было что-то такое, в достижимость чего он в глубине души сам не верил. На предложенную ему преподавательскую должность здесь, в Бэскоме, в глуши Северной Каролины, он согласился, поскольку это тоже казалось ему чем-то временным, всего лишь очередным шагом на пути к счастью. Как и все решения, принятые им до того вечера, когда на вечеринке факультета искусств в Орионовском колледже он увидел тихую Клер, обслуживавшую их банкет. Отвлекающийся и меняющий направления с легкостью котенка, гоняющегося за мухой, он считал, что в скором времени будет уже на пути куда-нибудь в другие места. Ему нравилось, что в их отношениях столпом был он. Ему нравилось, что рядом с ней он становился тем, кем быть, казалось, никогда был не способен. Кем-то, кто никуда не девался.

Очнувшись от своих мыслей, Тайлер осознал, что стоит столбом посреди тротуара с отсутствующим видом. Клер уже поднялась на крыльцо, и он поспешил нагнать ее. Но едва она переступила через порог, как входная дверь захлопнулась у него перед носом. Тайлер подергал за ручку, но дверь оказалась заперта. Он вытащил из кармана ключ и попытался открыть, но дверь по-прежнему не поддавалась. Для него это не стало неожиданностью. Дверь проделывала этот фокус уже много лет подряд.

Он постучал и крикнул:

— Клер! Я не могу попасть в дом!

Ее каблуки процокали по деревянным половицам обратно, и дверь распахнулась.

— Если ты попросишь ее вежливо, она откроется. — Клер улыбнулась. — Все, что от тебя требуется, — это с ней поговорить.

— Угу, — промычал он, обвивая жену руками и притягивая к себе. Потом ногой закрыл дверь и наклонился, ища губами ее губы. — Это ты так считаешь.

Разговаривать с дверью казалось ему ничуть не более разумным, чем верить в яблоню, которая бросается яблоками. Как-то он даже в качестве эксперимента придумал установить в саду хитроумную систему из веревок и колокольчиков. Пока эта импровизированная сигнализация действовала, в саду не пролетело ни одно яблоко, что было воспринято им как доказательство того, что яблоня в действительности ничего такого не делает. Он знал, что Клер хочется верить в свою версию, вместо того чтобы найти всему рациональное объяснение. Но отдавала она себе в том отчет или нет, ей требовался кто-то, кто верил бы в нее, а не во все остальное в этом сумасшедшем доме.

После нескольких поцелуев Клер отстранилась.

— Пойди наверх, посмотри, как там девочки. Я скоро приду.

— Куда ты? — спросил он.

— На кухню. Мне нужно кое-что доделать.

Ее темные глаза были усталыми. Обнимая ее, он чувствовал, как она напряжена. В последнее время даже воздух вокруг нее казался прохладнее, как будто ее безрадостное настроение создавало вокруг нее вакуум. Со временем его жена обязательно расскажет ему, что происходит. Он давным-давно усвоил это. Тайлер покачал головой и взял ее за руку.

— Не сегодня, — проговорил он, увлекая ее за собой на второй этаж. — Планы. Я же тебя предупреждал: у меня на сегодняшний вечер обширные планы.

В то же самое время на другом конце города старая Эванель Франклин, спавшая крепким сном, неожиданно проснулась. Широко открытыми глазами глядя в темноту своей спальни, она пыталась удержать в памяти свой сон. Мерное гудение кислородного аппарата уже давно превратилось для нее в белый шум. Раньше он раздражал ее, этот аппарат. Само его существование вызывало у нее злость — злость на собственное тело, которое восемь с лишним десятков лет служило ей верой и правдой, а два года назад вдруг решило устроить такой неприятный сюрприз. Ей поставили диагноз «застойная сердечная недостаточность», и без кислорода она чувствовала себя так, как будто ее легкие подвергли воздействию уменьшающих лучей из фантастических фильмов, которые она так любила смотреть вместе со своим компаньоном Фредом. С кислородом же она чувствовала себя вполне сносно, хотя трубка, висящая под носом и заведенная за уши, адски мешала и натирала кожу вокруг ноздрей. Теперь она не могла обходиться без кислорода даже на улице. Когда ей требовалось выйти из дому, портативный кислородный концентратор за ней носил Фред. Внешне прибор выглядел как объемистая сумка. Фред навьючивал ее себе на плечо и говорил: «В этом сезоне в моде медицинский шик». Все-таки с мужчинами-геями не соскучишься.