Тени и солнце - Доминик Сильвен

Звук шагов на лестнице, грохот входной двери. Порыв ветра. Стук оконных створок о стену. Зубы у нее стучали. Снег вихрился над горой Корковаду.

Какого черта, Саша, ты отправил меня к этому чокнутому?

Несколько минут спустя в дверь позвонили. Перед ней стоял сосед сверху.

– Я слышал выстрел. Мадам Жост, с вами все в порядке?

Она сообщила, что ее обокрали, сочинила что-то про неправильно закрытую скороварку, поймала его недоверчивый взгляд. Он успокоился, только когда она при нем позвонила слесарю и попросила срочно починить замок.

Дорого придется заплатить. Она пощупала свой лоб. Жар пошел в наступление и был близок к победе.

Следующие дни тянулись как годы. Диагноз: гастроэнтерит.

Лекарства закончились. У нее не было сил выйти из дому. По квартире словно пронесся ураган, пахло как в берлоге, где сдох медведь, так что позвать кого-то на помощь ей и в голову не приходило. Аттила Берлен плеснул бензина на тлевшие в ней обиды и злость. К вспыхнувшему пожару добавилась высокая температура, и теперь пламя бушевало вовсю. Дурные сны чередовались с проблесками сознания. Арди и Грасьен вместе пытают Саша, Ингрид в кроваво-красных перьях танцует, топча ногами дружбу и все хорошее, что они вместе пережили. В минуты просветления Лола пыталась сообразить, как преодолеть свою беспомощность. Но ее кошмары были сильнее реальности.

Снег с энтузиазмом засыпал город. Лежа в кровати, она наблюдала, как ослепительно-белые подушки на балюстраде становятся все толще и пухлее. Лола не могла припомнить, чтобы в Париже бывала такая погода, разве что в пору ее юности.

Вы ведь сами толком не знаете, что делать, так ведь, шеф?

Голос Бартельми навязчиво звучал среди других голосов. Звонки телефона тоже силились что-то ей рассказать, над головой урчал соседский пылесос, Жозеф Берлен улыбался уголком рта. Не смей ничего про меня вынюхивать. Параноик он или нет, но этот тип еще свое получит.

22 января, вторник

Снег лежал и не таял, зато ее мозги, похоже, болезнь расплавила окончательно. Телефон отчаянно надрывался. Потом зазвонили в дверь. Затем в нее принялись барабанить. Кто-то, кому известен код подъезда. Бартельми? Друг, живущий по соседству? Она потащилась к двери.

– ЛОЛА, OPEN THE FUCK DOOR![10]

Она не сумела скрыть радость. На лестничной площадке стояла разодетая в пух и прах Ингрид. Мисс Дизель собственной персоной: короткие, стоящие дыбом прядки светлых волос, щеки, раскрасневшиеся то ли от раздражения, то ли от холода, у ног чемодан. Сама мисс Дизель, целая и невредимая, даже еще более сияющая, чем раньше, несмотря на насупленные брови и марсианский костюм. Горькие воспоминания растаяли, как кусочек льда в микроволновке.

Подруга-американка потребовала объяснений, проветрила комнаты, сбегала в магазин, в аптеку, подогрела овощной бульон и стала наводить порядок. В перерыве между двумя этапами уборки она сообщила, что выпросила у работодателя отпуск.

– Я нужна тебе и Саша.

– Да, пожалуй.

Ингрид принялась энергично ее массировать. Безжалостный японо-тайско-калифорнийский массаж, от которого оживает тело и включается мозг. Лола ревела, как морской лев, рычала, как львица, теряла ощущение реальности, подскакивала как мячик. Уже целую вечность она не чувствовала себя так хорошо.

– Ты не потеряла навыка, черт бы тебя побрал!

– Ты тоже. Ты очень талантливо впадаешь в неприятности.

– Наверное. К тому же я плохо представляю себе, что толкового я могу сделать.

– Принять душ прямо сейчас, потому что мне попадались шакалии, который пахли приятнее, чем ты.

– Шакалы. Я тебя умоляю!

Ингрид закатила глаза. Лола отправилась петь под душем. Счистив с себя грязь, она вернулась к подруге, которая стояла, склонившись над пазлом, и смотрелась с ним очень гармонично. Узкие блестящие брючки, зеленая кожаная куртка с бахромой и красные ковбойские сапоги – высоченная американка, казалось, только что вернулась с карнавала в Рио.

– Трудно?

– У меня черный пояс по пазлам. Я его одолею.

– Я думала, когда летела в самолете.

Лола заметила в руке Ингрид ключ. Ключ от квартиры Саша, который Ингрид забыла ему вернуть.

– Возьмем твою машину. Поведу я. У тебя есть крюкованные шины?

– Нет у меня шипованных шин. На Париж не так уж часто сходят лавины.

Они отправились на улицу Пти-Мюск. Ингрид вспомнила, что при ней в квартиру Саша приходили репортеры. Она ждала его, как жена моряка, пока он, как дурак, таскался по Африке. У одного из так называемых журналистов могло быть фальшивое удостоверение.

– Ты что-нибудь конкретное помнишь? – спросила Лола.

– Нет, мне пришлось общаться с целой кучей каких-то типов, которые задавали умные вопросы. Часто они проходили по двое. Журналист и фотограф. Кто-то из них мог стащить “смит-вессон”, когда я на минутку отвернулась.

– Ты сейчас вроде бы сказала, что револьвер лежал в квартире Саша, когда он выслеживал Марса в Африке, так?

– Да, я немного покопалась в его вещах. Потому что хотела знать, где он…

– Не оправдывайся. Я поступила бы так же. Скажи мне, ты видела оружие?

– Да, в деревянной коробке, в ящике письменного стола.

– И это действительно был “смит-вессон”? Ты уверена?

– Да, я не спутала бы этот револьвер ни с каким другим. Саша говорил мне, что это его любимая пушка, хотя многие его коллеги предпочитают модели полегче.

– А дальше?

– А дальше ничего. Я об этом больше не думала. Могу дать показания в суде, если хочешь.

– Побереги силы. Никто нам не поверит. Мы – члены фан-клуба Саша Дюгена.

Ингрид аккуратно припарковалась, оглядела дом. В сквере мальчишки слепили снежную бабу: приятно было смотреть, как они радуются.

– Париж похож на Монреаль.

– Да, вполне возможно. Ну и как там, в Лас-Вегасе, хорошо?

– Солнце светит почти круглый год. А пустыня Мохаве – одна из самых сухих в США. В это время там ветер, сильный ветер.

– Впечатляет.

– Тебе надо съездить.

– Боюсь самолетов. И пустынь.

– А ветра?

Замок был не взломан, но Арди и его подручные перевернули все вверх дном. Ингрид бродила по квартире, потом прислонилась лбом к оконному стеклу. Вид был приятный.

– Если это он, мне лучше выброситься из окна, потому что это означает, что я ничего не понимаю в людях. И никогда не пойму.