Зеркало грез - Надежда Черкасова

Однако семейная жизнь с каждым днем все больше удивляла и огорчала Соню. Мелочность Федора могла сравниться только с его занудливостью. Как Соня ни старалась ему угодить, он непременно находил в ее словах и действиях какой-нибудь изъян, за который хватался как за спасительную соломинку и начинал долбить жену, словно дятел, доводя ее до слез и истерики. И только тогда оставлял Соню в покое, удовлетворенный проведенным «учением молодой и неразумной жены». Сам же прямо на глазах расцветал: румянец во все щеки, энергия, брызжущая из сияющих глаз, приподнятое настроение, как от крупного выигрыша.

А вот с Соней творилось что-то невообразимое. Она чувствовала полный упадок сил, которых и так ни на что не хватало, а тут и вовсе еле ходила, физически и духовно опустошенная. Глаза мутились непрошеными слезами, остановить которые Соня была не в силах, а нервы трепетали словно разодранные лоскуты на ветру.

Однажды она случайно услышала разговор Федора с его другом, восхищающимся молоденькой и хорошенькой Соней.

– Не такая уж она и молодая, – возражал он другу. – Просто выглядит молодо.

– Старый ты пень! – рассмеялся друг. – Тебе такая красавица да умница попалась, а ты еще выкобениваешься – судьбу свою дразнишь. Живи да радуйся! Это не твоя бывшая Нинка, которая после развлекаловок с целой футбольной командой умудрилась женить тебя на себе, да и потом никак не могла усмирить свою блудливую плоть. Или ты скучаешь по ней?

– Скажешь тоже! – возмутился Федор. – Хорошо, что вовремя развелся. Иначе бы убил эту тварь!

– А вот я со своей никак не могу развестись, потому что по расчету женился. На ней и на ее папе-банкире. Теперь вот живу в роскоши, практически на всем готовом. Только на душе иногда такая тоска, что приходится на стороне искать то, чего нет у жены: красоты, сексуальности, нежности и многого еще, о чем словами не скажешь. И все равно я жене благодарен. Ей и ее отцу, который дал мне все, что смог: богатство, должность, власть. А это – согласись – совсем не мало. Жена хоть и не красавица, но умница, двух сыновей мне родила. Значит, любит.

– У меня сын уже есть.

– Ну ты и эгоист! У тебя-то есть, а ей тоже ребенка хочется.

– Кто же виноват, что у нее не получается?

– Ты и виноват. Потому что не можешь ей соответствующих условий создать. Не зря же она теряет их одного за другим.

– Это ее проблемы.

– Да любишь ли ты жену-то?! – поразился друг.

– Так люблю, что убить готов от ревности.

– Ну ты даешь! А что, есть основания?

– Были бы – давно убил.

– Тебе, мужик, лечиться надо. Одну убил бы за то, что гулящая, другую – за то, что чуть ли не святая. Слушай, а может, все эти твои метания из-за того, что ты считаешь себя недостойным ее?

– Мне не нравится этот разговор.

– Что ж, извини! Только помни: от добра – добра не ищут.

И сколько еще таких разговоров Соня уже осознанно подслушала. Иначе бы совсем в дурочках ходила и блаженно верила, что все в ее жизни как у людей.

– Брось ее, – уговаривала Федора Раиса, когда наведывалась к ним в гости. – Зачем тебе эта простушка? Ты ее хоть и из Москвы привез, а она как была деревней, так деревней и осталась.

– А зачем мне избалованная столичная?

– И охота же тебе с Сонькой нервы мотать? Да мы тебе здесь гораздо лучше найдем. Вон у меня какая отличная подруга, без всяких творческих тараканов в голове. И не гулящая, как твоя бывшая. Будешь жить с ней и горя никакого не знать. Жизнь-то вон какая короткая. Не все мужики доживают до старости. Уж очень ты моей подруге нравишься. Она и Феденьку нашего будет любить.

У Сони от услышанного бешено колотилось сердце. «Может, Федор другой-то любви и не знал никогда? – снова жалела она мужа. – Вот поживем немного, он и оттает».

Но оттаивать Федор не собирался. Скандалы и занудные выяснения отношений продолжались. Деятельная и хитрая Раиса постоянно находила причины, чтобы вмешаться в семейную жизнь брата, ловко и умело подливая масло в огонь его страстей. Она намекала Федору на крамольные мысли, которые Соня якобы держит в голове. Зная самые больные места любимого брата, Раиса метко вонзала в них острые стрелы недоверия и сомнений: а вдруг Соня захочет бросить мужа, который намного старше ее? Или ей вожжа под хвост попадет, и она – как его бывшая жена Нинка – кинется изменять ему направо и налево, а потом еще и попытается отсудить у него нажитое непосильным трудом?

– Зря ты ее балуешь: закрываешь глаза на ее увлечение, – выговаривала Раиса брату.

– Да пусть тешится своими стишатами. Как ребенок любимыми игрушками, хоть и неказистыми.

– Лучше бы и их отобрать. Не такие уж они и невинные, эти ее фантазии. Желательно сразу пресекать подобное словоблудие.

– И с чем она останется – с заботами о муже и его родственниках?

– Почему бы и нет? Настоящая женщина должна в первую очередь думать о своей семье. Вот и пусть думает, как ей предписано природой.

Напев как-то брату про всех чертей, что водятся в тихом омуте загадочной творческой души его молодой жены, Раиса предъявила в качестве неоспоримых доказательств украденные у Сони стихи.

– Что это? Стихи? Интересно-интересно. – Федор пробежал глазами по строчкам и удивленно уставился на Соню: – И что сие означает?

Он прочитал еще раз, но уже вслух:

– Так-так! И далеко ли ты, курица, лететь собралась? – багровея в гневе, набросился Федор на растерявшуюся Соню. – Уж не на развод ли решила подать после стольких лет совместной жизни?

Его распирало от ненависти, а бешеный взгляд пробивал любую защиту. Федор смотрел то на лист бумаги в дрожащих от ярости руках, то на Соню, словно решая, с кого начать расправу.

– Намекаешь на то, что это тебе жизнь со мной опостылела? Ах вот, значит, как! Значит, вот ты о чем мечтаешь – о любви! – Федор в клочья разорвал лист и бросил обрывки в лицо Сони. – А моей любви тебе уже недостаточно?!

Он скалой навис над ней, и она съежилась до пылинки под его башмаками. Неодолимое желание ударить разрывало Федору мозг, и он даже замахнулся, но рука замерла перед побледневшим лицом зажмурившейся Сони. Стоя вплотную со стиснутыми до боли кулаками и побелевшими от напряжения костяшками пальцев, он боролся с диким желанием наброситься на жену и растоптать в зародыше любую вольность в ее мыслях.