Том Сойер - сыщик - Марк Твен

– Ваша честь, я протестую против столь неоправданного…

– Сядьте, – заявил судья, положив свой длинный охотничий ножна кафедру, – и прошу вас уважать суд!

На том дело и кончилось. Затем вызвали Билла Уиверса.

Билл принес присягу и заявил:

– В субботу, второго сентября, перед заходом солнца, я шел смоим братом Джеком мимо поля, принадлежащего подсудимому; мы увидели человека,который тащил что-то тяжелое на спине, и решили, что это негр, укравшийкукурузу. Но потом мы разглядели, и нам показалось, что это один человек несетдругого и, судя по тому, как тот висел на нем, мы решили, что это, наверное,пьяный. Мы узнали по походке проповедника Сайласа и подумали, что он нашел надороге пьяного Сэма Купера: проповедник ведь все старается вернуть Сэма на путьистинный, – вот он, не иначе, решил оттащить его от греха подальше.

Я видел, как сидящих в зале, что называется дрожь пробрала:они представляли себе, как дядя Сайлас тащил убитого на свою табачнуюплантацию, где потом собака разыскала труп. На лицах у всех было написанонегодование, и я слышал, как какой-то парень сказал: «Вот уж самая что ни наесть хладнокровная работа – тащить вот так человека, которого только что убил,и зарыть его, как скотину. А еще проповедник!»

Том все сидел задумавшись и ни на что не обращал внимания.Пришлось адвокату самому допрашивать свидетеля, он старался, как мог, но толкуот этого было мало.

Вслед за Биллом Уиверсом вызвали его брата Джека, которыйповторил всю историю слово в слово.

Следующим занял свидетельское место Брейс Данлеп.

У него был совершенно убитый вид, он почти плакал.

Кругом все зашептались, зашевелились, многие женщины ужвытирали слезы и жалостливо вздыхали: «Несчастный, бедненький!» В зале всезатихли и приготовились слушать.

Брейс Данлеп принес присягу и начал свою речь:

– Я уже давно серьезно волновался за своего брата, но я,конечно, не предполагал, что дело зашло так далеко, как он мне говорил. Я никакне мог представить себе, что найдется человек, у которого поднимется рукаударить такое беззащитное создание, как мой брат. «Тут мне показалось, что Томвстрепенулся, но тут же опять задумался.)

– Вы сами понимаете, – продолжал Брейс, – мне и в голову немогло прийти, что проповедник может причинить ему вред, – это было дико дажепредставить себе. И я не обращал внимания, а теперь я никогда в жизни не прощусебе: если бы я иначе отнесся, то мой бедный брат был бы сейчас со мной, а нележал мертвым.

Тут у Брейса как будто не хватило сил продолжать, он переждалнесколько минут, а все вокруг ахали и охали, женщины плакали; потом наступиламертвая тишина, и все услышали стон, вырвавшийся у бедного дяди Сайласа.

– В субботу, второго сентября – продолжал Брейс, – Юпитер нелришел домой к ужину. Через некоторое время я начал волноваться и послал одногоиз моих негров к подсудимому – узнать, в чем дело, но негр вернулся и сказал,что брата там нет. Я обеспокоился еще больше. Я лег спать, но никак не могуснуть и уже поздно ночью встал, пошел к дому проповедника и долго бродил там,надеясь, что встречу своего бедного брата. Я не подозревал тогда, что его уженет в живых… – Брейс опять умолк, теперь уже женщины плакали все как одна. – Яего, конечно, не встретил, вернулся домой и пытался уснуть, но не мог. Прошелдень-другой, и соседи тоже начали беспокоиться и вспоминать угрозы, которымиосыпал брата подсудимый. Возникло подозрение, что мой брат убит, но я этому неповерил. Начались поиски, но тела его не нашли. Я тогда решил, что брат,вероятно, уехал куда-нибудь, чтобы отдохнуть от всех этих передряг, и вернется,когда забудет о своих обидах. Но девятого сентября ночью ко; мне пришли Лем Биби Джим Лейн и рассказали мне все… рассказали об ужаеном убийстве. Сердце моебыло разбито. И тогда я вспомнил один случай, на который в свое время я необратил внимания.

Я слышал, что подсудимый имеет привычку разгуливать во сне исам не знает в этот момент, что он делает. Я расскажу вам, что я вспомнил.Поздно ночью в ту ужасную субботу, когда я в отчаянии бродил вокруг дома подсудимого,я остановился у табачной плантации и услышал, как кто-то копает – окаменевшуюземлю. Я подошел поближе, раздвинул кустарник, что растет у него вдольизгороди, и увидел подсудимого, у которого в руках была лопата с длиннойручкой, и он кончал засыпать землей большую яму. Подсудимый стоял ко мнеспиной, но ночь была лунная, и я узнал его по старой куртке: у нее на спинебелая заплата, словно попали снежком. Он закапывал человека, которого он убил…

С этими словами Брейс упал на стул и зарыдал; в залеслышались только причитания, плач и возгласы: «Это ужасно!.. Это невероятно!»Все были в страшном волнении, и шум стоял такой, что можно, было оглохнуть. Ивдруг дядя Сайлас вскочил белый, как бумага, и выкрикнул:

– Все это правда! До последнего слова! Я убил его, и убилнамеренно! Клянусь вам, это ошеломило зал. Все вскочили с мест, стараясьполучше рассмотреть его, судья изо всех сил стучал молотком по столу, шерифорал: «Тише! Прекратите беспорядок в суде!»

И среди всего этого шума и гама стоял наш старик, весьтрясясь, с горящими глазами; он старался не смотреть на жену и дочь, которыецеплялись за него и умоляли успокоиться, он отталкивал их и кричал, что онхочет очистить свою душу от преступления, хочет снять с себя это невыносимоебремя, что он ни часу не может более терпеть! И тут дядя Сайлас начал свойстрашный рассказ, и все в зале – судья, присяжные, обвинитель и защитник,публика – слушали его затаив дыхание, а Бенни и тетя Салли рыдали так, чтоказалось, сердце разорвется.

И вы подумайте – Том ни разу даже не глянул на дядю Сайласа!Ни разу! Вот так и сидел, уставившись на что-то, – не могу сказать, на чтоименно.

А дядя Сайлас, захлебываясь от волнения, говорил и говорил:

– Я убил его! Я виновен! Но я не хотел причинить ему вреда,– сколько бы здесь ни лгали, что я угрожал ему, – до той самой минуты, когда язамахнулся на него палкой, – тут мое сердце окаменело, жалость покинула моюдушу, и я ударил его с желанием убить. В эту минуту во мне поднялось все зло,которое мне причинили, я вспомнил все оскорбления, которые нанес мне этотчеловек и его негодяй брат, как они сговорились оклеветать меня и опорочить моедоброе имя, как они толкали меня на поступки, которые должны были погубить меняи мою семью, а ведь мы никогда не сделали им ничего худого.