Магистраль Вечности - Клиффорд Саймак

– Потом, – сказал Джон. – Сначала я вам расскажу. Потом можно будет и выпить.

– Ты нашел то зло, – проговорил Джейсон. – Несомненно. Мы знаем, что там есть некое зло. Несколько лет назад до нас дошли слухи. Никто не знал, что это и зло ли это на самом деле. Единственное, что нам было известно, – у него дурной запах.

– Это не зло, – сказал Джон. – Это хуже, чем зло. Глубочайшее безразличие. Безразличие разума. Разум, утративший то, что мы называем человечностью. Или никогда ее не имевший. Но это не все. Я нашел людей.

– Людей! – вскричал Джейсон. – Не может быть! Никто понятия не имел…

– Разумеется, никто не знал. Но я их нашел. Они живут на трех планетах, близко друг от друга, и дела у них идут очень здорово, пожалуй, даже слишком хорошо. Они не изменились. Эти люди такие же, какими были мы пять тысяч лет назад. Они прошли до логического конца тот путь, по которому пять тысяч лет назад шли мы, и теперь возвращаются сюда. Они на пути к Земле.

В окна неожиданно ударили потоки воды, которые швырнул налетевший ветер. Ветер завыл и загулял где-то наверху среди карнизов.

– Гроза началась, – сказала Марта. – Какая сильная.

Она сидела и слушала голоса книг – или, скорее, голоса людей, что написали все эти книги. Странные, серьезные, далекие, звучащие из глубин времени; как будто далеко-далеко что-то невнятно объясняли мудрецы – говорили без слов, но речи их были полны значения и смысла. В жизни бы не поверила, сказала себе девушка, что так может быть. Деревья изъяснялись словами, цветы несли смысл, и маленький лесной народец тоже часто с ней разговаривал, и в журчании реки и бегущих ручьев улавливались музыка и очарование, превосходящее всякое понимание. Но это потому, что они живые, – правильно, даже реку и ручей можно считать живыми существами. Возможно ли, чтобы книги тоже были живые?

Столько книг, целая комната, от пола до потолка ряды книг, а в подвалах их во много раз больше, сказал маленький забавный робот Тэтчер. Однако самое удивительное, что она думает о роботе как о забавном существе – почти как если бы он был человеком. Он ей сказал: «Здесь вы сможете проследить и нанести на карту путь, который проделал человек из самой темной ночи к свету». Изрек это с гордостью, словно сам был человеком и самолично, в тревоге и с надеждой, прошагал этот путь от начала до конца.

Голоса книг все звучали в сумраке комнаты, под стук дождя – неумолчное приветливое бормотание, призрачные разговоры писателей, чьи произведения стояли рядами вдоль стен кабинета. Игра ли это воображения, спросила она себя, или другие тоже их слышат? Например, дядя Джейсон, когда сидит здесь? Она знала, что ей не хватит духу об этом спросить. Может, она одна их различает, как различила голос старого Дедушки Дуба в тот далекий летний день, когда ее племя отправилось в страну дикого риса? Или как сегодня она ощутила, что дерево словно подняло огромные руки и на нее снизошло благословение?

Она сидела перед раскрытой книгой за маленьким столиком в углу комнаты (не за тем большим столом, где дядя Джейсон писал свои хроники), слушая, как гуляет в карнизах ветер, глядя, как хлещет дождь за окнами, на которых Тэтчер раздвинул шторы. И незаметно перенеслась в какое-то другое место. А может, ей только так показалось? Ей увиделось множество людей – или их бесчисленные тени – и множество других столов, и далекие-далекие времена и места, хотя казались они ближе, чем им полагалось быть, словно бы завесы времени и пространства сделались тонкими и готовы были растаять. И она сидела, наблюдая великое чудо: время и пространство почти исчезли, не разделяя людей и события, а напротив, соединяя их, словно все когда-либо случившееся произошло одновременно и в одном и том же месте, а прошлое придвинулось вплотную к будущему в пределах одной крошечной точки, которую можно было назвать настоящим. Напуганная происходящим, девушка тем не менее за одно страшное и величественное мгновение успела разглядеть все причины и следствия, все направления и цели, всю муку и счастье, которые побудили людей написать те миллиарды слов, что хранились в библиотеке. Увидела это все, не понимая, не будучи в состоянии понять, осознав лишь, что нечто, побудившее людей создать все произнесенные, начертанные, пылающие слова, являлось не столько результатом работы многих умов, сколько результатом воздействия образа существования на умы всего человечества.

Наваждение (если это было лишь наваждением) почти сразу рассеялось. В дверь вошел Тэтчер с подносом и, тихими шагами подойдя к девушке, поставил поднос на стол.

– С некоторым опозданием, – извинился он. – Из монастыря прибежал Никодемус и попросил горячего супа, одеял и много чего еще, что нужно для раненого паломника.

На подносе был стакан молока, баночка варенья из дикого крыжовника, ломтики хлеба с маслом и кусок медового пирога.

– Не слишком большое разнообразие, – продолжал Тэтчер. – Не столь изысканно, как вправе ожидать гость в этом доме, но, занимаясь нуждами монастыря, я не успел должным образом все приготовить.

– Мне этого хватит, конечно, – сказала Вечерняя Звезда. – Я не ожидала подобной заботы. Ты был занят, и не стоило себя утруждать.

– Мисс, – проговорил Тэтчер, – в течение столетий на мне лежала приятная обязанность вести здесь домашнее хозяйство в соответствии с определенными нормами, которые за это время ни разу не менялись. Я лишь сожалею, что старинный порядок был нарушен в первый же день вашего пребывания здесь.

– Ничего страшного, – ответила она. – Ты говорил о паломнике. Паломники часто приходят в монастырь? Я никогда о них не слыхала.

– Он – первый, – сказал Тэтчер. – И я не уверен, что он паломник, хотя именно так его назвал Никодемус. Скорее всего, просто странник, хотя само по себе и это примечательно, поскольку прежде никогда не было странников – людей. Молодой человек, почти обнаженный, как говорит Никодемус, с ожерельем из медвежьих когтей на шее.

Девушка застыла, вспомнив мужчину, которого встретила утром на вершине утеса.

– Он серьезно ранен? – спросила она.

– Вряд ли, – ответил Тэтчер. – Он хотел укрыться в монастыре от грозы. Открыл калитку, ее рванул ветер, и она его ударила. Ничего особенного с ним не случилось.

– Это хороший человек, – сказала Вечерняя Звезда, – и очень простой. Он даже не умеет читать. Считает, что звезды – всего лишь крошечные огоньки, светящиеся в небе. Но ему дано чувствовать дерево…

Она умолкла, смутившись. О дереве рассказывать нельзя. Нужно научиться следить за тем, что говоришь.

– Мисс, вы его знаете?

– Нет. По-настоящему не знаю. Сегодня утром я с ним чуть-чуть говорила. Он сказал, что направляется сюда. Он что-то искал и рассчитывал, что может найти это здесь.

– Все люди что-нибудь ищут, – произнес Тэтчер. – Мы, роботы, совершенно иные. Мы довольствуемся тем, что служим.

– Сначала, – рассказывал Джон Уитни, – я просто путешествовал. Это казалось чудесным всем нам, но мне, наверное, – больше всех. То, что человек может свободно передвигаться во Вселенной, что он может направиться, куда пожелает, казалось волшебством и было выше всякого понимания. А то, что можно странствовать без каких-либо механизмов и инструментов, посредством силы, заключенной в нас самих и дотоле никому не известной, было просто невероятно. И я использовал эту силу, снова и снова доказывая себе самому, что могу это делать, что это постоянная, неисчезающая способность, которой можно пользоваться по своему желанию, и что она наша по праву принадлежности к человеческому роду, а не дана откуда-то извне, и ее нельзя отнять в мгновение ока. Вы никогда не пробовали, Джейсон, ни ты, ни Марта?