Мертвые канарейки не поют - Антон Леонтьев

«Чтобы вы, отец и сын Барковские, сели в тюрьму».

Хотя даже и не это было ее сокровенным желанием, а то, чтобы все это закончилось. А лучше всего, никогда бы не происходило.

Но весь ужас заключался в том, что оно произошло. И изменить ничего было нельзя.

– Ладно, мне пора. Я убедился, что ты вне опасности. Тут еще с недельку полежишь, все же нами оплачено, оклемаешься. И потом встанешь на ноги. Твоим родакам еще позвонят, они ведь до сих пор не в курсе…

Рита ахнула, а Гоша, чей мобильный как раз зазвенел, добавил:

– Ладно, увидимся в универе, если что. И тебе привет от моего старика. Ты ведь ему не безразлична, сама понимаешь. Иначе бы он все это не оплатил. Ну, пока, Ритка-маргаритка!

Он удалился, оставив Риту в шикарной палате частной клиники в одиночестве. Впрочем, ненадолго, потому что появилась медсестра, приторная, как сахарная вата, облаченная в старомодную смешную форму с высокой белой шапочкой с красным крестом в волосах. Оказавшаяся, впрочем, профессиональной особой, отлично знавшей свое дело.

Однако ни на один Ритин вопрос медсестра не ответила, заявив, что скоро будет ужин, а после него вечерний обход. И тогда доктор ей все расскажет.

После ужина и в самом деле появился вальяжный, еще молодой врач, который, посверкивая стеклами очков в золотой оправе, потрепал ее по руке пухлыми пальцами и сказал:

– Ну что же, милая моя, теперь все позади. Вы весьма вовремя оказались у меня на операционном столе. Еще бы пара часов, и все могло бы закончиться трагически. Благодарите своих покровителей!

Он явно имел в виду Барковских.

Доктор принялся что-то объяснять, причем на вопросы Риты он реагировал с всезнающей усмешкой, толком на них не отвечая. Наконец, Рита выпалила:

– Меня ведь изнасиловали! Вы можете это подтвердить?

Доктор, поправив очки в золотой оправе, кашлянул и ответил:

– Милая моя, вы попали к нам в таком плохом состоянии, что нам надо было вас спасать, а не о таких пустяках думать…

Изнасилование для него пустяк? Рита понимала – недаром ее запихнули именно сюда, этот скользкий врач должен был уничтожить фактические следы преступления.

Что он, судя по всему, и сделал.

– Вы сможете это подтвердить? – настаивала Рита. – Только не говорите, что нет. Ведь от вашего внимания не мог ускользнуть характер повреждений. Я сама студентка юрфака и имею представление, как производятся подобные освидетельствования. В конце концов, его можно провести даже сейчас…

Доктор, усмехнувшись, заявил:

– Милая моя, повторяю, нам надо было вас спасать, а не какие-то освидетельствования проводить.

– Тогда я обращусь к другим врачам! И хочу, чтобы вы меня немедленно выписали. Не желаю больше находиться в вашей шарашке! – заявила Рита, и доктор, нахмурившись, заявил:

– Делайте, что считаете нужным, милая моя. У нас не шарашка, а самая современная в нашем регионе клиника. Даже в соседних областях такого оборудования нет. Что же касается вашей выписки, то я, как ваш лечащий врач, категорически против. И дело не только в аккуратной резекции матки, а в сепсисе, который мы смогли остановить, но который надо вылечить до конца при помощи импортных антибиотиков новейшего поколения, а их в районной поликлинике вам не пропишут. Кроме того, некоторые опасения внушает мне и ваше лабильное психическое состояние, которое, однако, вполне объяснимо тем, милая моя, что…

Нет, что он только что сказал – резекция матки?

– Вы что, вырезали мне… матку? – произнесла, не веря своим ушам, Рита.

Доктор, поправив очки, заявил:

– Если бы мы не сделали это, милая моя, то сепсиса было бы не избежать. Понимаю, вам девятнадцать, эта новость вас ошарашила, однако я могу рекомендовать вам хорошего психотерапевта. Где же у меня была ее визитка…

Рита в ужасе смотрела на разноцветную визитку, которую добрый доктор в очках в золотой оправе положил ей на прикроватную тумбочку.

Какой же он, право, заботливый.

Доктор продолжал что-то говорить, посыпались латинские термины, завертелись длиннющие предложения. А в голове у Риты билась одна и та же фраза.

Резекция матки.

То есть, попросту говоря, они на операционном столе в этом распрекрасной частной клинике, где всем заведовал друган Барковских, вырезали ей матку.

И это означало не только то, что теперь никаких доказательств имевшего место изнасилования не существует.

Это было бы плохо, но жить с этим было бы можно.

Хотя и с трудом.

Это означало, что она никогда и ни при каких обстоятельствах теперь не сможет иметь детей.

И это был непреложный факт и отныне часть ее жизни – жизни девятнадцатилетней студентки провинциального университета.

– Нет! Нет! НЕТ! – закричала Рита.

Доктор попытался ее успокоить, она, кажется, принялась стучать ему в грудь кулаками, попала по лицу, сбила эти ненавистные очки в золотой оправе.

И даже попала доктору по носу, причем специально, от чего он противно ойкнул и отвалился в сторону, прижав обе пухлые ручки к своему шнобелю.

Потом прибежали две медсестры в своих старомодных смешных шапочках, также не сумевшие совладать с вошедшей в раж пациенткой, потом в палату влетел дюжий медбрат, который скрутил девушку, а одна из медсестер сделала ей инъекцию.

И Рита заснула.

Когда девушка проснулась, первым, что она увидела, был огромный букет непомерно больших, нереально ярких пурпурных роз на гигантских стеблях, который стоял в третьей напольной вазе напротив ее кровати.

Дверь приоткрылась, появилась одна из медсестер, кажется, та самая, что засадила ей инъекцию, причем за ее спиной маячил дюжий медбрат.

– Ну как, успокоились? Фортелей больше выкидывать не намерены?

И, не дождавшись реакции от Риты, добавила:

– К вам гости!

Рита не сомневалась, что это родители, которые, узнав о случившемся с их дочерью, примчались в клинику.

На пороге палаты действительно возникло два человека, но были это не мама с отцом. Это были Барковские – отец и сын.

Чувствуя, что ей делается дурно, Рита вжалась в подушку, наблюдая за тем, как Гоша с мягким клацаньем закрывает дверь палаты. А его старик, адвокат Лев Георгиевич, облаченный в элегантный серый костюм-тройку с нежно-розовым галстуком, в узле которого посверкивала булавка с драгоценным камнем, наверняка настоящим, в накинутом на плечи белом халате, подошел к кровати.

– Ритка-маргаритка, ну и задала ты нам жару! – произнес он с очаровательной фамильной улыбкой, обращаясь к ней, как к старой знакомой.