На корабле полдень - Александр Зорич

— А зачем профессору Христианскому твои… мнэ-э…

— Перевязанные парусники?

— Ага.

— Да они ему даром не нужны, — отмахнулась Афина.

— А почему же мы тогда… не летим? На орбиту?

— Потому что мне нужно кое-что проверить.

По-девичьи звонкий голос Афины, в котором страх, уклончивость и елейная ласковость перемешивались в равных пропорциях, Григорию совсем-совсем не понравился.

— Что именно «проверить»?

— Да броненосца.

До Григория вдруг, что называется, дошло.

— Ты? Собираешься? Погрузиться?! В это?! Озеро?!! — Взревел он рассерженным бизоном.

— Я — да. Собираюсь. Погрузиться, — промолвила Афина, пряча глаза.

— Да мы туда только что с пулеметом ходили! И то все тряслись! Я когда возле этой дыры стоял, чтобы как-то в рамках держаться, перепроверял гипотезу Шервинского-Вана для косоугольных многообразий! Это я делал чтобы от страха не заорать! И ты хочешь сказать, что теперь я должен буду стоять на том же месте?! Но уже без пулемета?!

— Ну да… Перепроверишь гипотезу Шервинского-Вана еще раз… Теперь для прямоугольных многообразий, — с невинным видом произнесла Афина.

— Не существует никаких прямоугольных многообразий! Их нету!

— Тогда проверишь таблицу умножения, — пожала она плечами, давая понять, что разговор окончен. Повисла тяжелая пауза.

— Тогда я подаю на развод, — твердо сказал Григорий. — Терпеть такое — выше моих сил.

Несколько секунд Афина осмысляла услышанное.

— Ты? На… на развод?

Однако Григорий не обернулся. И не ответил. И лишь звук стремительно сошедшихся за его спиной дверей был Афине ответом.

Афина бросилась следом.

— Ну Гриша!.. Ну вдумайся!.. Это же не просто моя блажь… Это — революция в современной зоологии, а заодно и палеонтологии… Представь себе, если мне удастся рифового броненосца… Я даже не говорю «поймать»… Просто заснять! Это же сенсация!

Однако Григорий не обернулся.

— Гришенька! Ну войди в мое положение! Сотни зоологов, сотни биологов не задумываясь отдали бы жизнь за одну возможность посмотреть на живого рифового броненосца… В природной среде…

Григорий даже бровью не повел.

— Ну милый… Ну пойми же меня, — Афина уцепилась за рукав его комбинезона.

Только в эту минуту она заметила, что по гладко выбритым скулам ее мужа быстро катятся две слезинки. До этого она ни разу не видела его слез.

Вдруг Афине стало мучительно стыдно.

Это какой же жгучей, раскаляющей душу должна быть боль, чтобы взор Григория Болотова, спокойного как удав и рассудительного как собрание сочинений Аристотеля, затуманился слезой. И эту боль причинил ему не какой-нибудь рифовый броненосец. А тварь куда более жестокая и эгоистичная, самка хомо сапиенса. Она, Афина Железнова.

— Гришенька, ты прав… Не знаю что на меня нашло… Конечно, я не буду погружаться… Извини меня, пожалуйста, — покаянным шепотом сказала она и обвила его шею своими руками.

И хотя Григорий стоял истуканом, не произнося ни звука и не двигаясь, несмотря на то, что в его лице не дрогнул ни один мускул, Афина знала: он оттает. Пусть и не скоро, но он простит ее — это наверняка. Ведь она всё поняла, и никогда больше, никогда…

Май, 2622 г.

Остров Среда, архипелаг Буровского

Планета Грозный, система Секунда

Ссора закончилась нежным примиреньем, и Афина, не стирая с алых губ улыбку, побрела на камбуз, хлопотать по поводу обеда.

В отличие от своего любимого, трапезничавшего, так сказать, налетами, она привыкла завтракать, обедать и ужинать в строго определенное время.

Даже получасовая задержка выводила ее из душевного равновесия. И лишь чрезвычайные обстоятельства могли заставить ее отложить ужин на час!

Афина поглядела на часы. Половина пятого вечера. А ведь обед у них — в шестнадцать тридцать! Ну, максимум, в шестнадцать тридцать пять!

В составленном еще неделю назад меню на текущий день значились: суп-пюре из белых трюфелей и зеленой бретонской спаржи со сливками и укропом, креветки, обжаренные в горчичном масле с гарниром из дикого риса, и кисель из золотистого киви.

Все три блюда Афина обожала. Она с ласковым нетерпением нажала на сенсоры панели электронного кока. Подтвердить, еще как подтвердить! И побыстрее…

Через пятнадцать минут поднос с блюдами, каждое из которых было накрыто элегантным посеребренным колпаком, уже клубился ароматами.

Этот поднос Афина должна была теперь водрузить на тележку, а тележку — выкатить на улицу. Григорий ценил обеды на свежем воздухе!

— Трюфельный суп! Прошу любить и жаловать, — проворковала Афина.

Однако Григорий вместо того, чтобы нетерпеливо ерзать в своем кресле, пробуя ноздрями предобеденный воздух, стоял в десяти метрах от стола и… всматривался куда-то вдаль, приложив руку ко лбу на манер козырька.

— Гришенька, ау!

— Да погоди… Там что-то летает.

— Что?

— Да вот не могу понять… Наверное, наши флуггеры. Или какие-нибудь птеродактили зеленые, крылатые друзья рифовых броненосцев!

— Тогда уж птеранодоны, — уточнила Афина.

— Да-да… доны.

Птеранодоны, хм… Афина пригляделась.

Над растушеванным дымкой силуэтом острова Воскресенье и в самом деле что-то резво носилось.

«Какая-то пара… Нет, тройка… Нет, их вроде четверо… Или пятеро?» — Афина по-гусиному вытянула шею, будто это могло помочь ей разглядеть происходящее получше.

— Похожи на исполинских грифов, — задумчиво изрекла она. — Но до их ближайшего гнездовья отсюда сто сорок пять парсеков… Хотя… После реликтового рифового броненосца почему бы и нет? Ладно, давай есть, пока всё не остыло. Я потом схожу за биноклем…

Крем-суп из трюфелей и спаржи впечатлял.

Конечно, в ресторанах российской столицы, вот уж десять веков как склонной изысканно и неутомимо объедаться, его готовили более нежным и наваристым. Но разве можно требовать совершенства от электронного кока?

Облизывая столовую ложку, Григорий улыбнулся своим, таким мирным, мыслям.

Электронный кок «Эйлера» стоил ему целого состояния. (Может и не состояния, но двухкомнатную квартиру на окраине провинциального города молодая семья купить себе на эти средства очень даже могла бы!) Но, черт возьми, зато теперь каждый их с Афиной полевой завтрак превращался в пир гурманов! Не то что раньше — омлет да консервы…