Перри Мейсон. Дело об изъеденной молью норке. Дело об одинокой наследнице - Эрл Стенли Гарднер

Мейсон улыбнулся лейтенанту.

— Боюсь, Трэгг, что мне их не вспомнить.

Трэгг с минуту изучал кончик сигары, потом улыбнулся в ответ.

— А вы мне нравитесь, господин адвокат.

— Спасибо.

— И вот в этом-то вся проблема.

— Что еще за проблема?

— Моя личная. У нас в Управлении есть люди, которым вы совсем не нравитесь.

— Нет?

— Нет. Они считают, что вы действуете по другую сторону закона.

— Закон предоставляет человеку право консультироваться у своего адвоката…

— Только не надо, — перебил его Трэгг. — Может, когда-нибудь вас пригласят выступить на эту тему на торжественном обеде в каком-нибудь клубе, и мне не хотелось бы, чтобы вы до того времени уже использовали весь свой материал.

— Я просто репетирую.

— Вам не требуются никакие репетиции. У вас прекрасно получаются импровизации. Иногда даже слишком хорошо… А что там с шубой?

— Какой еще шубой?

— Той, в которой Делла вчера вечером выходила из ресторана.

Мейсон сурово посмотрел на секретаршу.

— Делла, ты что, снова воровала в магазинах? — спросил он.

Она смиренно потупила глаза и кивнула:

— Ничего не могу с собой поделать, шеф. Со мной происходит что-то ужасное и непонятное. В глазах темнеет, а когда я прихожу в себя, то обнаруживаю, что стою на углу в шубе и на ней все еще висит бирка. Я понимаю, что со мной вновь случился приступ амнезии.

Трэгг рассмеялся и уныло покачал головой.

— Бедняжка, — сказал он Делле Стрит и повернулся к Мейсону. — Она за себя не отвечает. Не может контролировать свои действия. Наверное, профессиональное заболевание, возникшее после того, как поработала на вас, господин адвокат.

— Нет, — быстро возразила Делла Стрит. — Это у меня наследственное. Передалось мне от дедушки по отцовской линии — старого капитана Стрита, пирата. Он имел привычку брать, что захочется, если ему под руку попадалась абордажная сабля.

— Почему бы вам не обратиться за консультацией к психоаналитику? — спросил Трэгг.

— Я уже обращалась. Он объяснил, что моя совесть приходит в противоречие с наследственными инстинктами. Так что, как только у меня возникает желание что-нибудь прихватить, у меня темнеет в глазах — таким образом я не знаю, что творю. Психоаналитик назвал подобное механизмом защиты.

— Назначил какое-нибудь лечение? — поинтересовался Трэгг.

— Предложил лечь на диванчик у него в кабинете и рассказать историю моей жизни.

— Но это не помогло?

— Нисколько.

— Ну, тогда я предложу вам другое лечение, Делла, которое спасет вас от недуга, — заявил Трэгг.

— Какое?

— Даю вам двадцать минут, чтобы передать мне шубу.

— Какую шубу? — спросил Мейсон.

— Ту, в которой Делла вчера вечером выходила из ресторана Албурга.

— А из чего была шуба, Делла, из ондатры, котика, бобра или еще какая? — обратился Мейсон к секретарше.

— Из норки, — ответил лейтенант Трэгг.

— Из норки? — с выражением искреннего удивления на лице переспросил Мейсон.

Делла Стрит вопросительно посмотрела на адвоката.

— Причем украденной, — добавил Трэгг.

— У кого? — решил выяснить Мейсон.

— Этого я пока вам сообщить не в состоянии.

— Возвращайтесь, когда узнаете.

— Нет, Мейсон, мне нужна шуба.

Адвокат зажег сигарету и откинулся на спинку кресла.

— У вас могут возникнуть из-за этого неприятности, — заметил Трэгг.

— Как у нас сегодня работают лифтеры, Трэгг? — вежливым тоном спросил Мейсон.

— Отвратительно.

— Такое часто имеет место в конце рабочего дня. Некоторые директора, досрочно уходящие с работы, дают задания своим секретаршам закрыть конторы, а сами начинают покидать здание и пораньше садиться в машины, чтобы не попасть в пробки, случающиеся каждый день, когда основная масса людей возвращается с работы.

Трэгг кивнул.

— Поэтому иногда приходится стоять у лифта именно в это время. Но люди все равно мирятся с этим неудобством, Трэгг. Они приезжают в центр города, платят за парковку своей машины, затем ждут, когда лифт наконец остановится перед ними и поднимет их до этажа, на котором находится мой офис. Они делают это с единственной целью — встретиться со мной и попросить меня защищать их права. Понимаете, после того, как человек предпринял такие усилия и вынес столько неудобств, я считаю, что должен по крайней мере хоть как-то компенсировать ему его затраты.

— Кто-нибудь просил вас представлять ее права на шубу?

— Если я отвечу на этот вопрос, то вы, скорее всего, зададите мне еще один.

— Даже два.

— Я так и думал.

— И я вам кое-что сообщу сам.

— Я весь внимание.

— Вы слышали когда-нибудь о Роберте Кларемонте? — спросил Трэгг.

Мейсон покачал головой.

— Может, читали о нем?

Мейсон снова покачал головой.

— Боб Кларемонт, — с задумчивым видом произнес Трэгг. — Отличный парень. Я сам работал по тому делу. Прекрасный, честный, приятный молодой мужчина, который всегда мечтал стать полицейским. С детства стремился в полицию. Грянула война, и ему пришлось на время отложить свои планы. Затем он уволился из армии и принялся за изучение наук, требующихся в работе полицейского. Мейсон, вы можете представить себе человека, который каждый день ходит учиться — учиться, чтобы лучше нести службу? Очень многие считают, что полицейские — это угрюмые, насупившиеся гориллы, расхаживающие по улицам и стукающие людей по головам своими дубинками, собирающие дань с букмекеров…

— Чтобы провести остаток дней на ранчо в Техасе, — добавил Мейсон.

На мгновение Трэгг нахмурился, а затем продолжил, с трудом сдерживая гнев:

— Вот в этом-то вся беда, Мейсон. Вот это осложняет жизнь порядочного полицейского — эти несколько гнилых яблок в корзине. Люди не помнят о полицейском, пожертвовавшем своей жизнью, чтобы остановить грабителей. Однако они не забывают о полицейском с настолько плохой памятью, что он никак не мог вспомнить название банка, в который положил последние сто тысяч долларов.

— Я только пошутил, — извинился Мейсон.

— А я не шучу. Вы представляете, что такое быть полицейским, Мейсон? Ты не на службе. Ты отправляешься в магазин, на станцию техобслуживания или еще куда-то. Дверь открывается. На пороге стоят двое с обрезами. Это налетчики. Если ты обычный человек, ты просто поднимаешь руки вверх. Твои друзья посчитают тебя героем только потому, что ты не потерял сознание. Но ты полицейский. Если ты поднимешь руки вверх, бандиты обыщут тебя, найдут револьвер и жетон. Разгневанные граждане завалят Управление письмами, нелицеприятно высказываясь о подобной работе. Поэтому ты тянешь руку к револьверу. У тебя один шанс из миллиона. Ты не на дежурстве. Преимущество не на твоей стороне, но на твои плечи давят традиции. Ты решаешь, что все-таки один шанс из миллиона у тебя есть и надо им воспользоваться. Ты достаешь оружие и сжимаешься внутри, ожидая, что сейчас в тебя полетят пули. Ты надеешься, что тебе удастся хоть пару раз нажать на курок перед тем, как упасть. А обычные граждане шутят о нефтяных скважинах в Техасе.