Страх и отвращение в Лас-Вегасе - Хантер С. Томпсон

Мои главные воспоминания о том времени, похоже, зациклились на одной или пяти — или, может быть, сорока — ночах… а может это было раннее утро, когда я, наполовину очумевший, покидал «Филмор» и, вместо того чтобы идти домой, мчался на здоровой «Молнии 650» через мост Бэй на скорости сто миль в час, одетый в шорты Л. Л. Бин и ковбойскую куртку «Бьютт»… несясь через туннель Острова Сокровищ к огням Окленда, Беркли и Ричмонда, не представляя себе четко, где повернуть, когда я доберусь до другой стороны (и всегда застревая у шлагбаума — слишком удолбанный, чтобы ставить регулятор скоростей в нейтральное положение, пока я шарю по карманам в поисках мелочи)… но, будучи абсолютно уверенным, что не имеет значения, куда я направлюсь: всегда попадаешь туда, где люди такие же отъехавшие и дикие, как и ты сам. И в этом не было никаких сомнений…

Безумие творилось во всех направлениях, каждый час. Если не через Бэй, то вверх к Золотым Воротам или вниз по 101-ой к Лос-Альтос или Ла Хонде… Ты мог отрываться где угодно. Это было всеобщее фантастическое ощущение, что все, что мы делаем, правильно, и мы побеждаем…

И это, я полагаю, и есть та самая фишка — чувство неизбежной победы над силами Старых и Злых. Ни в каком-либо политическом или военном смысле: нам это было не нужно. Наша энергия просто преобладала. И было бессмысленно сражаться — на нашей стороне или на их. Мы поймали тот волшебный миг; мы мчались на гребне высокой и прекрасной волны…

И сейчас, меньше пяти лет спустя, можешь подняться на крутой холм в Лас-Вегасе и посмотреть на Запад, и если у тебя все в порядке с глазами, то ты почти разглядишь уровень полной воды — ту точку, где волна, в конце концов, разбивается и откатывает назад.

Решение скипать пришло внезапно. А может быть, и нет. Вероятно, я все время вынашивал эту мысль, подсознательно выжидая правильного момента. Полагаю, решающую роль сыграл счет. Потому что у меня не было денег, чтобы его оплатить. Эта дьявольская афера с покрытием расходов с помощью подставных кредитных карточек подошла к концу. После дела с Сидни Зайоном такой номер не канал. Сразу же после него они изъяли мою карточку «American Express», и теперь эти уроды преследовали меня в судебном порядке— также как и «Diner Club», и департамент налоговых сборов…

Ну а кроме того, формально за все отвечал журнал. Мой адвокат об этом позаботился. Мы ничего не подписывали, за исключением счетов из обслуги номеров. Мы никогда не задумывались об общей сумме, однако, — еще до того как мы смотались, — мой адвокат подсчитал, что мы влетали в среднем где-то между 29 и 36 долларами в час, двое суток подряд.

— Невероятно. — сказал я. — Как это могло случиться?

Но к тому времени как я задал этот риторический вопрос, на него некому было ответить. Мой адвокат свалил.

Должно быть, он жопой почувствовал неладное. Вечером в понедельник адвокат заказал комплект превосходных дорожных сумок из воловьей кожи, а потом сообщил мне, что забронировал место на ближайший самолет до Лос-Анджелеса. «Нам надо поторопиться», — заявил он, и по пути в аэропорт занял у меня 25 долларов на билет. Я проводил его, и отправился в сувенирный отдел аэропорта, где потратил все оставшиеся наличные на всякую дребедень — полное говно: сувениры Лас-Вегаса, пластиковые зажигалки псевдо-Зиппо с вмонтированным колесом рулетки по 6.95$, набор полтинников Дж. Ф. К. по пять долларов каждый, оловянные обезьянки, выбрасывающие кости, за 7.50$… Затарившись этой ерундой, я дотащил ее до Великой Красной Акулы и забросил на заднее сиденье… затем горделиво уселся за руль (белая крыша, как всегда, была опущена), включил радио и начал размышлять. Как бы поступил в подобной ситуации Горацио Элджер? Одна затяжка унесет тебя, дорогой Иисус… Одна затяжка унесет тебя.

Паника. Она захлестнула меня, как первые накатывающие волны кислотного прихода. Все эти омерзительные реалии начали доходить до моего сознания: я оказался совсем один в Лас-Вегасе в этой чертовой немыслимо дорогой машине, совершенно охуевший от наркотиков, ни адвоката, ни денег, ни репортажа для журнала — и, в довершение всего, гигантский, чудовищный счет, с которым надо было разбираться. Мы заказывали в наш номер все, что человеку может прийти в голову: в том числе около шестисот кусков полупрозрачного гигиенического мыла.

Им была забита вся машина — оно валялось на полу, на сиденьях, в бардачке. Мой адвокат заключил какое-то непонятное соглашение с уборщиками-метисами на нашем этаже, чтобы они доставили к нам мыло — шестьсот кусков этого странного, очевидного дерьма, — и теперь все оно было мое.

Не считая полиэтиленового пакета, который я неожиданно обнаружил рядом со мной на переднем сиденье. Подняв эту гадость, я сразу же понял, что там было внутри. Ни один самоанский адвокат в здравом уме не попытается проскочить через металлоискатель коммерческой авиалинии, имея при себе толстый черный Магнум 357.

И он оставил его мне, с возвратом — если я сумею добраться до Лос-Анджелеса. В противном случае… да, я уже почти слышал свой голос, обращенный к офицеру Дорожной Полиции Калифорнии:

— Что? Это оружие? Этот заряженный, незарегистрированный, спрятанный и, скорее всего находящийся в розыске Магнум 357? Что я с ним делаю? Ну, видите ли, офицер, я съехал с дороги рядом с Мескаль Спрингс — по совету моего адвоката, впоследствии бесследно исчезнувшего, — и вдруг, откуда ни возьмись, пока я бесцельно бродил вокруг этого богом забытого источника, прямо из ниоткуда появился невысокий бородатый парень с ужасным ножом для резки линолеума в одной руке и с этим огромным черным пистолетом в другой… Он подошел ко мне и предложил вырезать маленькую букву «Икс» у меня на лбу, в память о лейтенанте Кэлли… но когда я сказал ему, что я — доктор журналистики, его как будто подменили. Да, вы, наверное, этому не поверите, офицер, но он вдруг швырнул нож в солоноватые воды Мескаля у наших ног и подарил мне этот револьвер. Да нет, вру: разрыдавшись, он просто сунул мне его в руки и скрылся во мраке ночи. И вот таким образом это оружие очутилось у меня, офицер. Вы можете в это поверить? Нет.

Впрочем, я в любом случае не собирался выбрасывать ублюдка. Хороший Магнум 357 трудно достать в наши беспонтовые дни.

Так что я решил: ладно, привезу этого пидора обратно в Малибу — и он мой. Рисковал — получи пушку. Соломоново решение. А если эта самоанская свинья начнет качать права и материться в моем доме, устрой ему яичницу ниже пояса. Все нормально. 158 грамм пышущего здоровьем свинца, путешествующего на скорости 1500 футов в секунду, примерно равны 40 фунтам самоанского гамбургера, вперемешку с обломками костей. Почему нет?

Безумие, безумие… а между тем торчишь в полном одиночестве в Великой Красной Акуле на стоянке аэропорта Лас-Вегаса. К дьяволу панику. Овладеть положением. Держаться. В следующие двадцать четыре часа проблема личного контроля станет критической. И вот я сижу здесь в этой блядской пустыне, в гнезде вооруженного жлобья, и на мне камнем висит опаснейший груз стрема, ужасов и суровой неизбежности того, что я должен возвращаться в Лос-Анджелес. Потому что если они меня здесь накроют, я обречен. Выебан по полной программе. Это даже не обсуждается. Никакого светлого будущего для доктора журналистики, еженедельно редактирующего газетенку местной тюряги. Лучше выбраться из этого штата-атавизма на бешеной скорости ко всем чертям. Точно. Но сначала — обратно в отель «Минт», получить по чеку 50 баксов, подняться в номер, заказать по телефону два клубных сэндвича, две кварты молока, кружку горячего кофе и пятерик Баккарди Аньехо.