Лирей. Сердце зверя - Диана Хант

Прижавшись к дереву, я приводила хриплое, свистящее дыхание в норму и бежала снова.

Я давно перестала считать падения и даже побаивалась увидеть свои ладони, локти, колени, когда чары спадут: казалось, я полностью содрала с них кожу.

Наконец, я упала в очередной раз и поняла, что подняться просто-напросто не смогу.

Тогда я смежила веки и провалилась в странное подобие забытья: когда слышишь и осознаешь все, что происходит вокруг, но не в силах пошевелить и пальцем.

Через какое-то время это закончилось, я смогла подняться и продолжить путь.

Солнце нырнуло за верхушки деревьев, окрасив напоследок полоску неба в алый цвет.

Воздух стал сгущаться, потянуло свежестью, и я поняла, что мои предположения о ночевке в лесу, воплотятся в жизнь.

— Это ничего, — сказала я себе. — Главное, что я скрыта чарами и мне не страшны дикие звери.

А что до голода и жажды — когда-нибудь я все-таки дойду до места, где ждет помощь!

Словно злой рок услышал мои слова. Потому что в следующую секунду мой силуэт стал слабо искрить фиолетовыми сполохами… Пока не проступил из воздуха.

Я застонала. Теперь, если бы встретила ту же рысь, запросто могла бы стать добычей. А еще меня могут учуять волки.

Фиолетовая стрелка на ладони потемнела и даже как будто нагрелась.

— Должно быть, это значит, что помощь близко, — сказала я и побежала снова.

Пальцы второй руки сжали риолин. Зеленый камень на шее, который в замке Зверя чуть не жег кожу, сейчас остыл так, что подернулся инеем.

Но мне некогда было думать об этом. Я бежала.

Казалось, все это уже было. Казалось, я здесь уже была. Сон. Тот самый сон, что мучил с момента, как папы не стало…

Сумрак сгустился настолько, что напоминал разлитые в воздухе чернила. Не видно было светляков, мотыльков со светящимися крылышками, словно земля, по которой бегу, проклята Богиней. Не кричали, не ухали ночные птицы, даже ветер утих и деревья словно застыли, боясь лишний раз пошелестеть листвой. Из-за макушек деревьев выплыла луна. Непривычно большая и какая-то тревожная. Лунный свет посеребрил стволы, увешанные лишайниками, словно лохмотьями, неподвижные ветви, пожухлую траву.

Несмотря на полное отсутствие сил я бежала, не разбирая дороги, лишь изредка сверяясь с направлением стрелки на своей ладони. С наступлением сумерек она потемнела, а лунный свет сделал ее совсем черной.

Я вздрагивала от каждого шороха, который раздавался в этой странной, мертвенной тишине. Раздавался так громко, что грозил оглушить.

Сердце колотилось как бешеное. Когда силы в очередной раз покидали меня, я замирала на месте, прислушиваясь: если верить снам, вскоре должен раздаться волчий вой.

Но было по-прежнему тихо, и я благодарила Богиню и продолжала бежать.

Когда в очередной раз замерла, ощутила, что меня тянут за руку. Если бы была не так измотана — заорала бы от страха на весь лес. Сейчас же с недоумением посмотрела на руку и поняла, что меня действительно тянет. Стрелка.

Повинуясь, я проделала еще несколько шагов, а потом замерла как вкопанная.

Передо мной стоял шатер. Высокий, с крестьянский дом, на всю поляну. Фиолетовый, в звездах и древних письменах. Я поняла, что шатер тоже был скрыт чарами. Его нельзя было обнаружить, пока не наткнешься на него. Впрочем, если бы меня не вела стрелка, даже выйдя на эту поляну, уверена, я бы захотела обойти ее по кругу. И даже не задумалась бы, отчего это так не хочется пройти по центру.

Из шатра доносились тихие голоса. А я стояла как молнией пораженная. Не двигалась, молчала, хотя, казалось бы, надо было сообщить о своем появлении.

Но что-то сковало страхом изнутри, а риолин на цепочке, казалось, превратился в кусок льда. Я уже решила зайти, но почему-то осталась стоять на месте.

Надо сказать, мне впервые было так страшно в землях оборотней. В Заповедных землях. Когда-то сама мысль о них пугала… там. В человеческих землях. Или, как говорит свободный народ, в Проклятых.

И сейчас я узнала этот страх. Он был слишком специфичен, чтобы не узнать его.

Осознание, что испытывала его только рядом с людьми, было как вспышка в мозгу.

Внутренности сдавило ледяной лапой и отчего-то очень захотелось уйти. Вот именно так, как и оказалась здесь… Пока меня не обнаружили… И бежать со всех ног.

Я встряхнулась, отгоняя странные мысли.

А потом было поздно.

Из шатра вышел человек в фиолетовой сутане.

— Пришла, — ухмыльнулся он. — Парни, сюда! Альбина сработала чисто.

— Альбина? — переспросила я, хлопая ресницами.

Было что-то тревожное в голосе аббата, а что именно — я не могла понять.

Вслед за ним из шатра вышли еще трое.

Все молодые, крепкие. Таких проще представить в доспехах, чем в сутане.

— Чисто, — осклабился еще один. — Ну, что замерла? Заходи.

Я опешила. Никогда священнослужители не говорили со мной подобным тоном. Я все еще силилась перевести дыхание, унять сердце, успокоиться. Я так бежала, так спешила к ним, вздрагивала от каждого шороха в лесу… И вот добралась до людей. До своих. И отчего-то не испытывала ничего похожего на радость. Или хотя бы на уважение.

— Чего-то она застыла? — обернулся к остальным тот, кто вышел первым.

— Ополоумела от счастья, — подсказали ему.

— Нет, — не согласился аббат. — Она разучилась понимать человеческую речь. Слишком долго пробыла с этими мерзкими отродьями.

И они засмеялись. Громко! Грубо!

Я часто заморгала, думая, что все это, должно быть, мне снится.

Где-то вдалеке загрохотал гром.

— Пойдем, волчья шлюха, — сказал тот самый, который вышел первым. — Видишь, гроза идет? Поговорим в тепле.

— По душам, — мерзко вторили ему.

Я сглотнула и отступила на шаг.

Видя это, аббат приблизился, а затем выбросил вперед руку. Я не поняла, как это произошло, но в следующий миг меня за волосы втянули в шатер и бросили на землю.

Не успела я подняться, как один из них ударил сапогом под дых, и я скрючилась, хватая ртом воздух.

— Волчья подстилка, — прорычал он и замахнулся снова.

Его остановили.

— Да ладно тебе, она же не оборотень, — сказал ему другой, кладя руку на плечо. — Ребра ломать зачем? Еще отключится от боли. Вот удовольствие — пользовать полудохлую девку.

— Полудохлую герцогиню! — поднял палец первый. — Это, согласитесь, многое меняет. — Герцогиня может быть в десять раз безобразней, однако пользовать высокородную шлюху — одно удовольствие.