Лирей. Сердце зверя - Диана Хант

Через несколько дней лихорадка стала спадать. Вместо нее пришла слабость.

Я по-прежнему проводила в постели дни, только перестала спать круглосуточно. Джейси с Эльзой развлекали меня разговорами, из которых я узнала, что, когда с вожаком черной стаи случилась беда (на вопрос, какая именно, они отмалчивались), самые преданные из черных последовали за ним. Обе девушки, будучи щенками, росли в лесу (как и остальные волчата) и пришли в замок сравнительно недавно, не успев привыкнуть к многому. Но они с удовольствием валялись со мной на кровати, рисовали и учились читать.

Фиар приволок целую стопку книг. От истории Смутного времени до морских приключений, описания флоры и фауны Океании и путешествий к Радужному архипелагу.

Мы по очереди читали вслух о коралловых рифах, священной птице Рух, которая запросто поднимет теленка, стреляющих огнем медузах и смертоносных жуках-плавунцах. Книги рассказывали, что где-то там, за морями и океанами, живут самые настоящие драконы, но мы не верили. Правда, очень хотелось верить, и я решила, что буду верить, несмотря ни на что. И в сказочных драконов, чьи крылья заслоняют небо и солнце, и в то, что когда-нибудь обязательно их увижу. Об этом думать мне нравилось. И вообще, болезнь протекала хоть и мучительно, но как-то спокойно. Можно было сказать, что я с детства так душевно не болела.

Измученная длительной лихорадкой, я старалась не думать о мамином письме, как и обо всем, что случилось после его прочтения. Получалось плохо.

Поразмыслив о случившемся, я надеялась и уговаривала себя, что вполне возможно, это письмо, которое завело меня в ловушку, писала вовсе не мама… Хотя я чувствовала, знала, что это была именно она. И это было самым ужасным. Потому что такое мамочка могла писать только под принуждением… И познав на себе методы церковников, от одной мысли об это я холодела. Как и о том, что это письмо мама могла написать перед смертью. Возможно, она нужна была только затем, чтобы заманить меня в ловушку, а когда стала не нужна… Об этом я старалась не думать.

— Какая ты глупая, Лирей, — говорила я себе, когда никто не слышал. — Не такая ты важная птица…

И вместе с тем все случившееся со мной за последнее время говорило: именно такая. Я была нужна Церкви, я была нужна свободному народу, я была нужна… Зверю? Или не нужна.

Когда я пошла на поправку, Фиар стал бывать у моей постели реже.

Чаще справлялся о моем самочувствии через Аделу.

От Джейси я узнала, что Адела — молочная мать Зверя, что она нянчила его еще щенком и заменила родную мать, которую убили люди.

Я была безмерно благодарна Фиару за то, что защитил, что не дал случиться непоправимому… И еще больше за то, что не воспользовался моей слабостью, а дал мне время прийти в себя.

С замиранием сердца я ждала, когда Зверь заговорит о слове отца, о том, что я обещана ему, но он молчал. И пока я не стала выходить из комнаты, мы не виделись.

Когда я стала вставать, Адела настояла, чтобы я выходила на воздух.

В сопровождении Джейси и Эльзы, которые не отходили от меня ни на шаг (и не потому, что не доверяли, просто я была еще слишком слаба), я выходила в сад. И первое место, куда попросила меня сопроводить, были те самые клумбы, над которыми трудился (что характерно, безуспешно) старый садовник.

Объяснив волку, в чем его ошибки, мы взялись за дело вместе с девушками и в скором времени смогли любоваться результатом своих трудов.

Я пила укрепляющий отвар в беседке, когда из замка вышел Фиар и замер, обводя взглядом несколько ступенчатых клумб с флоксами. Мы замучились, сортируя растения по цветам, но теперь с гордостью любовались творением своих рук, глядя на две пышные цветущие радуги по сторонам от ворот замка.

Какое-то время Зверь просто смотрел на сотворенное нами чудо, затем, найдя меня глазами, приблизился к беседке. Девушек как ветром сдуло. Если бы не недоеденный рогалик Эльзы и не наполовину опустевшая чашка Джейси, я бы сама усомнилась: а были ли здесь волчицы, или мне привиделось… Настолько быстро они убежали.

Не успела я проводить новых подруг взглядом, как на пороге беседки возник хозяин замка.

— Я рад, что тебе лучше, Эя, — низким голосом проговорил Фиар, заходя внутрь.

Такой огромный, он словно занял беседку целиком, а мне почему-то неожиданно стало не хватать воздуха.

— Сп-пасибо, Фиар, — пискнула я и добавила: — За все.

— Защищать свое — долг волка, — ответили мне. Властно. Громко. Почти жестко. Или… это мне так показалось?

Волк присел рядом, и меня обдало волной жара от его тела.

— Я… я была не права, — тихо сказала я, пытаясь совладать с дыханием. — Мне не стоило доверять…

И я замолчала. Признаться, что меня выманили из замка маминым письмом, было выше моих сил. Просто потому, что это было больно.

— Ты не оставишь попытки сбежать, правда, Эя? — низким голосом, с хорошо уловимыми нотками рычания, спросил Зверь.

Я опустила голову.

Сказать правду? И значит, не просто оскорбить его, но и признаться в собственной безголовости и глупости, в том, что меня ничто не учит. И все же я была против, когда решали за меня. Тем более в мамином письме говорилось, что отца заставили…

Солгать? И оскорбить еще больше. Ложью. Того, кто одержал в битве за меня победу и до сих пор не воспользовался этим правом. Кто был терпелив, заботлив, кто рисковал за меня жизнью и убивал… И после ни разу не попрекнул.

— Что же ты молчишь, Эя? — рыкнул Зверь.

— Что ты хочешь услышать, Фиар? — ответила я вопросом на вопрос.

— Я не хочу, чтобы ты отвечала только потому, что я хочу это услышать, — сказал Фиар.

— Тогда мне лучше промолчать, — тихо проговорила я.

— Я пришел не за тем, чтобы мучить тебя вопросами, на которые ты не можешь дать ответа. Не за тем, чтобы посмотреть, — как ты мучаешься, — сказал Фиар и добавил после паузы: — Я здесь, чтобы пригласить тебя на ужин.

— На ужин? — забывшись, я вскинула голову и посмотрела в желтые глаза Зверя, которые тут же зажглись огнями, несмотря на дневной свет. Я поспешно опустила взгляд.

— На ужин, Эя, — ответили мне. — Чему ты удивляешься? Мне показалось, ты достаточно окрепла.

— Я с удовольствием принимаю приглашение, — выдохнула я, прежде чем успела сама испугаться собственной смелости.

— Тогда в восемь, — сказал Зверь, поднимаясь и опять занимая всю беседку.

— В восемь, — эхом ответила я и вложила пальчики в ладонь Зверя.

Когда тот склонился к моей руке, думала, зажмурюсь, но почему-то не смогла оторвать взгляда от иссиня-черной шевелюры волка, которая на миг закрыла его лицо.

К самым кончикам пальцев прикоснулись губами… нежно, легко, быстро, как крылья бабочки, но отчего-то от этого прикосновения бросило в дрожь.