Дебютная постановка. Том 1 - Александра Маринина

с сыном о маленьких детях и щенках.

Они вместе посмеялись, порадовались, что сын растет думающим, с незашоренным мышлением, и на эти короткие минуты между ними снова возникло то уютное тепло, которое и должно быть в нормальных семьях, но которого уже давно не бывало.

– Скорей бы Мишкина очередь на телефон подошла, – пожаловалась Лариса. – Это же просто невозможно терпеть: Нинка приходит и сразу хватается за трубку, то одной подружке позвонит, то другой, то кавалерам каким-то названивает и так подолгу трещит! Когда уже им телефонный номер выделят? Ты говорил, что сотрудникам милиции в обязательном порядке ставят вне очереди.

– Вот нам и поставили. Почти сразу, как мы сюда въехали.

– А им когда? – настойчиво спрашивала жена.

– Не знаю, Лара. Наверное, скоро. Потерпи.

– Терплю. Терплю, терплю… – Неожиданно ее голос начал повышаться и наливаться какой-то непонятной болью. – Я только и делаю, что терплю! Я с ума скоро сойду от этого бесконечного терпения!

– Что ты, Лара?

Николай испуганно и недоуменно посмотрел на нее, потом ласково обнял за плечи, но Лариса раздраженно выскользнула из-под его руки, вскочила с дивана и встала у окна, повернувшись к мужу спиной.

– Что случилось, Лариса? – мягко спросил он. – Ребята тебя чем-то обидели? Кто? Нина? Мишка? Что они сделали?

– Ничего они не сделали, успокойся, – ответила она не оборачиваясь.

– Неприятности на работе?

– Все нормально.

– Тогда в чем дело? Ты ведешь себя как истеричка. Если есть причина – скажи, я попробую помочь. Если причины нет, значит, нужно пить валерьянку и брать себя в руки, а не бросаться на меня безо всякого повода.

– Никто на тебя не бросается.

«Наверное, она ждет, что я сам догадаюсь, сам все пойму. А я не могу ни понять, ни догадаться. И что самое ужасное – не хочу понимать. Мне все равно. Был бы сейчас здесь Юрка – я бы, конечно, беспокоился, потому что ребенок не должен видеть и слышать такие сцены. Но парень на даче. И мне все равно. Она мне чужая. Красивая, непонятная и чужая. А ведь никуда не денешься, сын растет. Придется терпеть. И она терпит. Наверное, ей даже труднее, чем мне. Когда после землетрясения в Ташкенте объявили, что будут собирать бригады для строительства нового города на месте разрушенного, Ларка так искренне огорчалась, что из-за Юрки не может поехать! У меня, здорового молодого мужика, даже мысли не возникло записаться в бригаду, а она хотела. Хотела уехать отсюда на год, на два, а может, и навсегда. От меня, от работы в институте, от подруг, от своих поэтов или с кем там она собирается на чужих квартирах и дачах. Если бы не сын, бросила бы все и уехала. Бедная, бедная Ларка…» – с горечью подумал Николай, глядя на печально ссутулившуюся спину жены.

Минуты взаимной теплоты оказались такими скоротечными! Да и были ли они на самом деле? Может, просто показалось?

* * *

Михаил Губанов

Если женщина влюблена и не может об этом рассказать, она будет искать повод хотя бы упомянуть вслух имя своей пассии. Где и от кого Михаил услышал эти слова, вспомнить не удавалось, да он и не особо старался. Какая разница? Внимательно слушай, что говорит женщина, и узнаешь все ее секреты, о которых она молчит. Интересно, у мужиков тоже так? «У меня – точно нет», – решил он.

С недавнего времени жена старшего брата стала охотно рассказывать о том, кто и что сказал или сделал в лаборатории, где она работала. И в этих рассказах все чаще и чаще мелькало имя Льва Ильича Разумовского. Лев Ильич то, Разумовский это… Справедливости ради нужно отметить, что и аспиранта Мухина, и какую-то злобную тетку Марковну Лариса тоже упоминала, равно как и других сотрудников, но этого Разумовского – чаще всего. Миша сначала не обращал внимания, да и вообще слушал Ларису вполуха, а то и не слушал вовсе, думая о своем. Зачем ему все эти внутрилабораторные дрязги и институтские сплетни? Но когда имя Льва Ильича стало буквально, что называется, лезть в уши – призадумался. И пришел к некоторым выводам.

Понаблюдал за Ларисой, когда она принималась рассказывать о своей лаборатории, заметил кое-что. Да, очень похоже, что она влюблена в этого Разумовского. Просто влюблена или дело зашло куда дальше? Если дальше, то насколько? И знает ли Колька?

Мысль о том, что его многомудрый старший братец стал рогоносцем, неожиданно оказалась необыкновенно приятной. Михаил испытывал огромное удовольствие, глядя на то, как Коля, придя с работы, целует жену, и отмечая легкое выражение отчужденности и даже брезгливости, которое появлялось на ее безупречно красивом лице. Пусть всего на один неуловимый миг, но появлялось. Лариса дежурно улыбалась, подавая еду, поддерживала разговор, за столом царила атмосфера дружной семьи, и Колька верил. Верил! Он думал, что у него все в порядке, а Миша знал, что это не так. И радовался. Радовался тому, что Колька, который вечно поучал, делал замечания, упрекал, даже голос повышал, а всего несколько лет назад не гнушался и тяжелый подзатыльник отвесить младшему брату, тот самый Колька, который всегда был старшим, более сильным, ответственным и во всем старался руководить Мишей и Ниной, вдруг остался в дураках. Его водят за нос на глазах у всех, а он ничего не замечает!

«Я знаю то, чего он не знает», – пело в груди у Миши Губанова. Осознание информированности, недоступной Николаю, окрыляло, словно бы поднимало младшего брата сразу на несколько ступеней выше старшего.

А что будет, если Коля узнает про Ларку и Разумовского? Наверное, ему, Мише, будет еще радостнее смотреть, как страдает и мучается его такой умный и красивый братец. Начальничек всей семьи, мать его!

Надо подумать, поприкидывать, как лучше: чтобы не знал и глупо верил или чтобы знал и мучился. Нельзя сказать, что Миша плохо относится к брату, ни в коем случае! Он, безусловно, желает Коле только добра и искренне хотел бы, чтобы у него с женой все было гладко. Но оно ведь уже не гладко! И никакой вины самого Миши в этом нет, просто так случилось. Разве он виноват, что ему приятно смотреть на обманутого Николая? И вообще, что в этом плохого? Кто позволяет себя обманывать, тот сам дурак, сам во всем виноват и никакого сочувствия не заслуживает. Можно ведь по-родственному любить брата и одновременно презирать его за глупость, доверчивость и слепоту. Почему нет? Вполне можно.

Имеет смысл разузнать побольше о загадочном Льве Ильиче, выяснить поточнее, какие отношения связывают его с Ларисой, а потом уже принимать решение, чем наслаждаться: своим тайным знанием или страданиями обманутого мужа.

* * *

Леха Потапов со стуком поставил на стол перед Михаилом две бутылки «Жигулевского».

– Я к тебе с делом, – заявил он, бесцеремонно усаживаясь на стул. – Материалы на Яковенко тебе приносили?

– А что? – настороженно спросил Михаил.

Мог бы и не спрашивать, понятное дело. Раз Леха принес пиво, значит, хочет о чем-то попросить, а коль спросил про конкретный материал, стало быть, именно в этом Яковенко и заинтересован. Следователь Губанов должен просмотреть материалы доследственной проверки и принять решение либо о возбуждении дела, либо об отказе в возбуждении.

Потапов надел на физиономию выражение легкомыслия и полной незаинтересованности, дескать, вопрос ерундовый, даже обсуждать нечего.

– Да там баба одна заяву накатала на соседа по коммуналке, мол, напился, дебоширил, посуду побил на общей кухне, драку затеял, нецензурно выражался. Ну обычное же дело, сам понимаешь.

– Понимаю, – кивнул Михаил. Уж кому как не ему, выросшему и до недавнего времени жившему в бараке, понимать, что такое бытовуха и пьющие соседи. – И что дальше? При чем тут я? Мелкое хулиганство, пятнадцать суток по административке, с этим не ко мне. Ко мне на стол проверочные материалы по таким заявлениям даже не попадают.

Он с особым удовольствием произнес эти слова: «Ко мне на стол». Приятно все-таки чувствовать себя тем, кто принимает решения. Тем, кому документы кладут «на стол». Правда, следователю документы не «кладут», а расписывают, и делают это не подчиненные, а начальство, но мелочи, которые портят картину мира, Михаил Губанов умел довольно ловко отметать и не замечать.

– Так и я о том же! – радостно подхватил Леха. – Тут чистая административка, даже говорить не о чем. А эта заявительница на следующий день приперлась и давай права качать. Мол, нецензурно выражался в присутствии малолетних детей и женщин, а это получается «с особым цинизмом». Видать, с кем-то проконсультировалась. И синяки показывала.

– Синяки?

– Ну да, – неохотно подтвердил Леха. – Она, сука, в день подачи заявления потом еще в травмпункт сбегала, побои сняла. Справку притащила. Хотела новую заяву накатать, но мы ее уболтали, пообещали, что все на словах передадим и справку приобщим к материалам.