Метресса фаворита. Плеть государева - Юлия Андреева

— Сейчас скажу, чтобы кликнули Агафона, он обещался находиться поблизости. — Фон Фрикен вскочил и, вылетев за дверь, отдал приказания дожидавшимся его адъютантам. После чего прикрыл дверь.

— Полностью с вами согласен, — немного опомнившись, закивал Миллер. — Хотя вам надо знать специфику этого дома… так сказать. Здесь так часто производятся порки и различные иные экзекуции, что люди уже привыкли к крикам и стонам и…

— Вряд ли здесь пытают и порют перед рассветом или глубокой ночью. — Псковитинов чувствовал прилив сил. — Впрочем, и этого сбрасывать со счетов не стоит. Проверим. Но если только арестованные будут говорить, что вообще ничего не слышали…

— Понятно, это будет означать, что они виновны, — подытожил фон Фрикен.

Дверь снова растворилась, Агафон церемонно поклонился собранию и, пройдя в комнату, замер, ожидая расспросов. От Псковитинова не укрылось, что на этот раз дворецкий где-то раздобыл новую ливрею, которая прекрасно подчёркивала его высокое звание.

— А скажи мне, любезный, какие рамы стоят в доме у госпожи Шумской?

— Летние, Александр Иванович. Летние, — спокойно констатировал дворецкий.

— А хорошо ли ты, Агафон, знаешь местную прислугу? Я понимаю, за пять лет всё могло перемениться, но всё же?

— Как не знать, батюшка, — засуетился старик, — когда все тутошние, в смысле, местные. Здесь народились, здесь и сгодились.

Псковитинов благожелательно кивнул старику, отпустив его. Вот-вот должны были позвать ужинать, но следователь хотел успеть до приёма пищи разобраться хотя бы с формальностями.

Расследование приходилось начинать без Корытникова, но да ничего не поделаешь, впрочем, кто сказал, что он вообще приедет? Ну, получил он письмо от губернатора, так что же теперь, бросать все дела и лететь сломя голову в Грузино?

— Садовники тоже арестованы?

— Разумеется. — Фон Фрикен поглаживал усы. — И как я теперь понимаю, за дело. Клумба, у которой с ними беседовала Аксинья Семёнова, вон она — из окна видать. Вполне могли крики услышать.

— Далее, у нас имеется орудие преступления. — Псковитинов положил на стол завёрнутый в тряпицу мясницкий нож и с видом заправского фокусника отогнул края, так чтобы здоровенный окровавленный тесак предстал во всей своей преступной красе. — Вы уже видели его во время осмотра тела и сможете это подтвердить?

— Разумеется, — пожал плечами фон Фрикен. А Миллер только наклонился к ножу, чтобы ещё раз его рассмотреть, после чего тоже кивнул в знак согласия. Юноша, ведущий протокол, тщательно записывал фразы Псковитинова, не участвуя в разговоре. Александр Иванович специально подошёл к нему, заглядывая через плечо, был бы здесь Корытников, ещё бы и зарисовал нож, но Пётр Петрович в лучшем случае должен был пожаловать завтра утром.

В дверь постучали, новый адъютант по-военному поклонился, щёлкнув каблуками.

— Арестованная Прасковья Антонова просится на допрос к городскому следователю, — отрапортовал он.

— Так уж и просится? — поднял брови Псковитинов. — Так и сказала?

— Сказала-де, желала бы быть принятой и по форме допрошенной, — отчеканил юноша.

— Что же? — Псковитинов покосился на каминные часы. — Зови, коли «по форме». Скажут тоже. Послушаем, господа, что поведает нам эта девица.

Несколько минут в ожидании первой допрошаемой прошли тревожно, Псковитинов расхаживал по комнате, пытаясь догадаться, отчего Прасковья не дождалась, когда он сам пошлёт за ней. Всем ведь понятно, раз приехал следователь, стало быть, скоро всех замучает допросами, отчего же не подождать? О том, что в местной темнице уже знали о его приезде, говорило уже и то, что Антонова попросилась не о встрече с управляющим или упасть в ноги к барину, а целенаправленно шла на допрос к городскому следователю.

Его размышление прервали шаги в коридоре, дверь распахнулась, и всё тот же адъютант пропустил перед собой трясущегося Агафона, который вёл невысокую хрупкую, как фарфоровая статуэточка, девушку в сарафане из синей китайки, отороченной красной каймой, и синей же рубахе. Тёмные волосы красотки были заплетены в роскошную косу, украшенную голубой атласной лентой, огромные глаза обрамлялись длинными тёмными ресницами. Такую девушку причесать по моде, одеть в шёлковое белое платье, обуть в хорошенькие туфельки, крошечная ножка позволяла подобный эксперимент… Хотя ей и в сарафане неплохо.

— Это я Настасью Фёдоровну зарезала! Меня и казните! — С вызовом выпалила девчонка и тут же разрыдалась.

Мужчины переглянулись. Псковитинов мысленно сопоставил высокую, статную Минкину и крошечную Антонову. Глубокие раны и порезы на пальцах аракчеевской наложницы, которая пыталась схватиться за нож, и…

— Покажи руки?

Девушка безропотно протянула чистые ладошки. Миллер отрицательно помотал головой.

— Как тебе это удалось? — Псковитинов выразительно посмотрел на участников расследования, но те не стремились вмешиваться.

— Она, Настасья Фёдоровна, значит, легла почивать не в спальне, а в китайской зале на софе, тут я подкралась с ножом и…

— Куда била?

Девица молчала.

— Одёжу давно меняла?

Прасковья с удивлением посмотрела на свой сарафан. Стряхнула несуществующую пылинку с рукава.

— Я просто в темнице уже сколько сижу, в нём хожу, в нём и спать укладываюсь, вот и помялось немного, — шмыгнув носом, сообщила она.

— Я тебя спрашиваю, когда ты его надела? Или горничные тут каждый день платья меняют?

— Каждый день не настираешься. — Прасковья снова шмыгнула носом. — Раз в неделю в банный день, чтобы на воскресной службе, стало быть, все в чистом стояли.

— А воскресенье завтра. Получается, ты в этой одёже уже неделю ходишь?

Девушка непонимающе кивнула.

— Ну, коли ничего больше сообщить не желаешь, попрошу, чтобы тебя обратно посадили.

Агафон подтолкнул к выходу ошарашенную такой скоростью дознания девицу и передал её адъютанту.

— Устала сидеть? — предположил фон Фрикен.

— Не так долго и сидит. — Миллер посмотрел на часы. — Пора бы нам уже и за стол сесть. Я так понимаю, что нынешняя прислуга может и запамятовать на ужин пригласить, а я, признаться, проголодался.

Все поднялись. Юноша закрыл папку, и Псковитинов запер её в свой дорожный саквояж. И, не зная, можно ли оставить в своих комнатах, забрал с собой. Пусть что хотят, думают, он при исполнении.

В предбаннике, как раз и навсегда окрестил Псковитинов проходную комнату, дежурили сразу три адъютанта, выделенных в распоряжение Псковитинова, все трое поднялись, ожидая приказаний, но Александр Иванович велел идти ужинать.

— Вчера накрывали в доме Алексея Андреевича. — Миллер нетерпеливо потирал ладони. — Здесь удобная такая зала имеется на втором этаже, от лестницы влево.