Школьные страдания - Даниэль Пеннак

Тринадцать баллов из двадцати возможных. Тема: «Каким я стану в 40 лет». Так вот, сорокалетний мужчина, что стоит сейчас передо мной, чуть робея в присутствии бывшего учителя, — это именно тот, кого описал в своем сочинении тогдашний мальчишка: шеф-повар в ресторане, кухню которого он сравнивал с машинным отделением трансатлантического лайнера. Проверяющий поставил оценку красным карандашом и выразил желание посидеть когда-нибудь за столиком в этом самом ресторане…

В таких ситуациях вы не жалеете, что были тем преподавателем, которым сейчас уже не являетесь.

Мы становимся, становимся кем-то — все, по мере наших возможностей, и, став кем-то, однажды встречаемся вновь. Например, Изабель, которую я встретил на прошлой неделе в театре, — удивительно похожая в свои почти сорок на ту шестнадцатилетнюю девчушку, что я учил во втором классе… Она оказалась моей ученицей после второго исключения из школы («Второе исключение за три года — это нечто!»). Теперь вот логопед с умной улыбкой.

Как и другие, она спрашивает меня:

— А вы помните Такого-то? А Такую-то? А еще Того?

Увы, о мои ученики, дырявая память вашего педагога по-прежнему отказывается запоминать имена собственные. Прописные буквы, с которых они начинаются, как и раньше, являют собой непреодолимые препятствия. За одни только летние каникулы я начисто забывал большую часть ваших фамилий, а тут годы! Чего вы хотите? Мои мозги подвергаются некоему постоянному промыванию, в результате чего кроме ваших фамилий из них стираются фамилии писателей, которых я читаю, названия их книг и фильмов, которые я смотрю, города, где я бываю, маршруты, которыми хожу, вина, которые пью… Что вовсе не означает, что я предаю вас забвению! Дайте мне только снова посмотреть на вас минут пять, и доверчивая рожица Реми, веселый хохот Нади, хитрый взгляд Эмманюэля, добродушная задумчивость Кристиана, живость Акселя, неизменно хорошее настроение Артюра воскресят в этом мужчине, в этой женщине, узнавших во мне своего старого учителя, школьника или школьницу, которыми они были когда-то. Сегодня я могу признаться вам, что ваша память всегда была живее и надежнее моей, даже тогда, когда мы вместе заучивали наизусть наши еженедельные тексты, с тем чтобы в любой день и час года рассказать их друг другу. Худо-бедно три десятка разнообразных текстов, о которых Изабель гордо заявляет:

— Я ни одного не забыла, мсье.

— Думаю, у тебя были любимые?..

— Да, например, вот этот. Вы еще сказали тогда, что мы созреем для его понимания лет через шестьдесят.

И она начинает пересказывать мне вот этот текст, который идеально подходит для завершения главы о становлении:

Мой дедушка имел обыкновение говорить: «Жизнь удивительно коротка. В моих воспоминаниях она сбилась так плотно, что я с трудом понимаю, например, как молодой человек может решиться поехать на лошади в соседнюю деревню, не опасаясь, что — без всякого несчастного случая — на эту поездку ему не хватит целой жизни, самой обычной, без сучка, без задоринки».

С неким подобием реверанса Изабель сообщает имя автора — Франц Кафка. И уточняет:

— В переводе Виалатта, вашем любимом.

У меня это никогда не получится.

1

— У меня это никогда не получится, мсье. Не получится, и всё тут!

— Что?

— Не получится у меня!

— А что ты хочешь получить?

— Ничего! Ничего я не хочу!

— Тогда чего же ты боишься?

— Да я не то хочу сказать!

— Что же ты хочешь сказать?

— Что у меня не получится. Вот и всё!

— Напиши-ка нам это на доске: «У меня это никогда не получится».

У меня эта никогда нипалучится.

— Ты неправильно написал. Не «эта», а «это». Исправь! И «не получится» пишется не так. Отрицательная частица «не» отдельно. «Получится» — через «о».

У меня это никогда не получится.

— Ну, и что такое «это»?

— Не знаю.

— Что оно обозначает?

— Не знаю.

— Надо знать, ведь именно этого ты и боишься.

— Я не боюсь.

— Не боишься?

— Нет.

— Не боишься, что у тебя это не получится?

— Нет, мне по барабану.

— По чему?

— По барабану — наплевать то есть!

— На что тебе наплевать?

— На всё на это.

— И ты можешь написать это на доске?

— Да.

Мне наэто на пливать.

— «На это» пишется отдельно, а «наплевать» вместе. И через букву «е».

Мне на это наплевать.

— Ну, а тут что такое «это»?

— …

— «Это» — какая часть речи?

— Да не знаю я… Это самое…

— Это самое — что?

— Это самое меня и достает!

2

В этом году с самого первого урока мы — я и мои ученики — навалились на все эти «это», «всё», «там», «туда». Именно с них мы начали осаду грамматических бастионов. Если мы хотим как следует укорениться в «индикативе» нашего предмета, мы обязательно должны разобраться с этими таинственными частями речи, что так сопротивляются нашему «воплощению». В первую очередь! Итак, мы открыли охоту на местоимения с неясным смыслом. Эти загадочные словечки похожи на нарывы, которые просто необходимо вскрыть.

Прежде всего «это». Мы начали со знаменитого «это», того самого, что ни у кого не получается. Оставим в покое его определение — «указательное местоимение среднего рода», — звучащее в ушах неподготовленного ученика какой-то абракадаброй. Распорем ему брюхо, вытащим оттуда все возможные значения, а затем зашьем снова, вставив обратно должным образом обследованные внутренности, и наклеим ярлычок. Грамматисты усматривают в нем некую неопределенность. Так давайте же определимся с ним все-таки!

Для того паренька, который так лихо швырялся на уроке крепкими словечками, демонстрируя свою силу, «это» было болезненным напоминанием об одной математической задаче, над которой он сломал голову. Задача спровоцировала приступ отчаяния: ручка полетела в одну сторону, тетрадь — в другую (все равно я этого никогда не пойму, наплевать мне на это, это меня достало и т. д.), парня выставили за дверь, и на следующем уроке, уроке французского языка, моем, он сталкивается с новой трудностью, теперь грамматической, которая напомнила ему о предыдущей, что вызвало новый приступ…

— Говорю вам, никогда это у меня не получится. Школа — это не для меня, мсье!