Проклятье фараона - Элизабет Питерс

Конец заслуженного выговора повис в воздухе. Эмерсон послушно схватил сюртук, распахнул дверцы платяного шкафа... Мимолетная вспышка, глухой удар; Эмерсон отпрыгнул, неестественно вывернув локоть. На рукаве расплывалось темное пятно. Густо-малиновые капли падали на ковер, обагряя и рукоять кинжала, вонзившегося в пол между ботинок моего мужа. Сверкающее лезвие подрагивало.

Эмерсон зажал ладонью рапу на предплечье. Еще несколько капель просочилось сквозь пальцы, и кровотечение прекратилось. Странная тяжесть сдавила мне грудь. Только теперь сообразив, что это воздух рвется наружу, я наконец выдохнула.

– Да ладно! – Нужно же было успокоить мужа. – Рубашку-то все равно пришлось бы выбросить. Только умоляю – отставь руку подальше, чтобы не испортить брюки. Они еще совсем новые.

В любой ситуации сохранять спокойствие – мое кредо. Как видите, я от него не отступила. Но мои следующие действия, боюсь, все же отличались некоторой поспешностью. Я перелетела комнату, на ходу сдернув с умывальника полотенце. Дорожный набор лекарств и всяческих медицинских принадлежностей всегда со мной. Через пять минут рана – к счастью, она оказалась неглубокой – была промыта и перевязана. О том, чтобы послать за доктором, я даже не заикнулась. Мы с Эмерсоном поняли друг друга без слов. Новость о нападении на главу экспедиции моментально разнеслась бы по округе, и последствия... О последствиях лучше даже и не думать. Они были бы катастрофическими.

Покончив с перевязкой, я откинулась на спинку дивана и, боюсь, не сдержала вздоха. В синих глазах Эмерсона мелькнула тревога. Потом его губы насмешливо изогнулись:

– Что-то ты у меня бледненькая, Пибоди. Уж не сплин ли заел? Надеюсь, до женских истерик дело не дойдет?

– Не вижу ничего смешного, – огрызнулась я.

– Удивляюсь я тебе, дорогая Пибоди. Меня лично больше всего поражает беспросветная тупость этого шутника. Кинжал, судя по всему, пристроили на верхней полке шкафа – а та, наверное, шатается. Я слегка переусердствовал, когда открывал дверцы, вот кинжал и полетел вперед, вместо того чтобы просто упасть на пол. Чистой воды случайность. Да и кто мог знать, что открывать шкаф буду именно... – Тут его глаза расширились. Насмешка уступила место ярости. – Бог мой! Пибоди, а что, если бы шкаф открыла ты?!

– Кинжал упал бы на пол и никого не задел. Ты ведь такую картину нарисовал? И пожалуйста, без мужскихистерик, Эмерсон. Кто бы ни стоял за этим фокусом, он собирался нас попугать. Не более того.

– Или же устроить очередной акт представления под названием «Проклятие фараона». Вот это ближе к истине. Тем, кто нас знает, и в голову не пришло бы пускать в ход детские страшилки. И еще одно... Эта история непременно должна была стать достоянием общественности. Иначе усилия шутника пошли бы прахом.

Наши взгляды встретились. Я кивнула.

– Ты сразу подумал о мистере О'Коннелле, верно? По-твоему, ради сенсации он пошел бы и на такое?

– Эти... м-м-м... ни перед чем не остановятся, – с мрачной убежденностью заявил Эмерсон.

И он имел право на подобное заявление. В былые времена Эмерсон то и дело фигурировал в скандальных историях на страницах чуть ли не всех бульварных газет. Один из журналистов, разоткровенничавшись, как-то признался мне: «Грех упускать такую колоритную личность, миссис Эмерсон! У профессора же ни дня без дебоша!»

Кое в чем этот газетчик был прав... Недавний спектакль в вестибюле тому подтверждение – колоритная личность проявила себя во всей красе. Прелестный скандальчик «Дейли йелл» был обеспечен. У меня перед глазами уже прыгали буквы громадных заголовков: «Известный археолог напал на нашего корреспондента!»; «Неистовый Эмерсон по-своему отвечает на вопрос о его близости с очаровательной вдовой!»

Стоит ли удивляться довольной ухмылке мистера О'Коннелла, которого спустили с лестницы? Подумаешь, парочка синяков! Невелика цена за статью месяца. Только теперь я припомнила фамилию нахального ирландца. Мистер О'Коннелл был первым, кто пустил гулять слух о проклятии фараона. Уж не он ли его и состряпал?

Этот тип запросто мог залезть в комнату – замки тут плевые, а прислуга падка на мелкие... скажем так, подношения. Вопрос был в другом: на что рассчитывал газетный проныра? Надеялся ли он всего лишь на моральную травму или все-таки физическую, пусть даже и пустяковую? В последнее мне верилось с трудом. Хоть газетчик и наглец, но жестокости на его веснушчатой физиономии не было и следа. Можете поверить моему безукоризненному знанию человеческой природы.

Тщательный осмотр оружия ровным счетом ничего не дал. Кинжал как кинжал, такие сотнями продаются на любом египетском базаре. Опросить слуг? Эту мысль мы не сговариваясь отвергли. Шумиха нам ни к чему, добавил Эмерсон. Ничего не оставалось, как только нырнуть в кровать, под плотный белый полог от москитов. Что мы и сделали. Еще через час я совершенно успокоилась за Эмерсона. Рана его ну нисколько не тревожила.

В Азийех мы отправились на рассвете. Заранее никому не сообщали, тем не менее загадочная система народной информации сработала на славу, так что наш экипаж на пыльном пятачке посреди деревни встречали все жители, от мала до велика. Над толпой возвышался белоснежный тюрбан, венчающий горделиво посаженную голову. Бородатое лицо старика нам с Эмерсоном было очень хорошо знакомо. В прежних экспедициях Абдулла у нас командовал рабочими. За прошедшие пять лет борода его сравнялась белизной с тюрбаном, но годы не согнули великана и не притушили добродушную улыбку, как и прежде пробивавшуюся сквозь невозмутимую маску патриарха.

Глава рода пожал нам руки и провел к себе в дом, куда следом набилась и половина мужского населения деревни. Неизбежная приветственная церемония продолжалась немыслимо долго. Мы потягивали черный сладкий чай, время от времени с подобающим почтением отвечая на витиеватые фразы.

От стократно повторенных «Да хранит Всевышний наших дорогих гостей» у меня звенело в ушах. К тому же очень скоро в крохотной комнатушке стало нечем дышать. Суетливости арабы не признают, чай пьют с толком, с расстановкой, и длиться все это может часами. К счастью, этиарабы давно изучили нрав Эмерсона, а потому лишь обменялись веселыми взглядами, когда мои муж уже через двадцать минут – неслыханное дело! – взял быка за рога.

– Я дал согласие продолжить раскопки в Луксоре, в гробнице, открытой покойным английским лордом. Кто со мной?

Вопрос был встречен бормотанием, негромкими возгласами и вытаращенными в театральном изумлении глазами. Уж поверьте мне, читатель, изумление, хоть и профессионально сыгранное, было сплошной фальшью. Помимо Абдуллы среди слушателей нашлось немало наших старых знакомых. Рабочие, прошедшие выучку у Эмерсона, ценились на вес золота и без работы никогда не сидели. Ради встречи с нами они наверняка ушли от других археологов. И наверняка ожидали от Эмерсона предложения, а возможно, уже решили его принять.

Но чтобы египтянин дал свое согласие, не потянув время за спорами и переговорами? Да никогда! Такое поведение противоречит его натуре. Выдержав положенную паузу, Абдулла поднялся во весь свой внушительный рост.