Проклятье фараона - Элизабет Питерс

Увы, увы... Время поджимало, и промедление могло оказаться фатальным для гробницы в Луксоре. Железную дорогу провели до самого Асьюта; нам пришлось вытерпеть одиннадцать часов жесточайшей тряски в грязи и духоте, зато на самом быстром виде транспорта. Остаток пути проделали на пароходе. С паровозом, конечно, не сравнить, удобств куда больше, да и пыли нет, но до милой моему сердцу дахабии ох как далеко!

День прибытия в Луксор я встретила на палубе, перевесившись через перила и ахая, точно восторженная туристка, впервые открывшая для себя красоты Египта. Луксорский храм поражал великолепием. Витые колонны и пилоны нежно розовели в первых лучах солнца, белоснежная крыша, казалось, парила над пологим берегом, к которому медленно приближался наш пароход.

На причале мои сладкие воспоминания быстро улетучились под напором суматошных воплей толпы и пронзительных выкриков носильщиков. Драгоманы на все лады расписывали преимущества своих постоялых дворов и липли к ошарашенным туристам, предлагая проезд «почти даром». Нас с Эмерсоном обходили стороной.

Эмерсон сразу же отправился за багажом и рабочими, а я отошла в сторонку и раскрыла зонтик, любуясь привычным, но подзабытым зрелищем. Вдруг кто-то тронул мою руку, я обернулась и встретила напряженный взгляд упитанного молодого человека. На лунообразном лице незнакомца красовались круглые очки в золотой оправе и чудовищных размеров усы. Кончики этой мужской гордости спиральками закручивались вверх на манер рогов горного козла.

Щелкнув каблуками, толстяк с усилием переломился в том месте, где у большинства людей располагается талия, и заговорил:

– Карл фон Борк к услугам фрау Эмерсон. Летописцем несчастной экспедиции лорда Баскервиля являюсь я. Приветствовать в Луксоре позвольте мне вас. Прислан леди Баскервиль встретить вас я. Где же профессор Эмерсон? Знакомства с ним чести так долго ждал я. Брат прославленного Уолтера Эмерсона...

Красочность этого монолога была тем эффектней, что она ни в малейшей степени не отразилась на абсолютно бесстрастном лице. Лишь громадные усы ходили ходуном да поблескивали круглые стекляшки очков. Познакомившись с Карлом фон Бор-ком поближе, мы поняли, что остановить его, если он уже открыл рот, практически невозможно. Разве что прибегнуть к способу, который я тут же и изобрела:

– Рада познакомиться! – В моем надрывном крике утонула последняя фраза летописца экспедиции. – Профессор как раз... А вот и он! Эмерсон, это Карл фон Борк, прошу любить и жаловать.

Обе лапищи Эмерсона стиснули и встряхнули пухлую ладошку немца.

– Фон Борк, летописец? Отлично, отлично. Судно готово? Большое? С нами двадцать рабочих. Фон Борк снова поклонился.

– Прекрасная мысль, герр профессор. Гения достойная! Ничего иного не ожидал я от брата выдающегося...

Я воспользовалась способом, который так хорошо себя зарекомендовал, и остановила поток славословий новым душераздирающим воплем. Уже через десять минут выяснилось, что Карл фон Борк с закрытым ртом – личность расторопная, умелая и способная угодить даже моему сверхтребовательному супругу. В фелуку, заранее нанятую Карлом, прекрасно поместились и все вещи, и вся наша команда. Сгрудившись на носу судна, рабочие высокомерно поглядывали на матросов и отпускали шпильки насчет «безмозглых людишек из Луксора». Паруса надулись, наш челн ходко запрыгал по волнам, развернулся кормой к древним храмам и современным постройкам Луксора. Впереди простиралась широкая лента великого Нила.

Я следила за проплывающими мимо берегами, и мысли невольно уносили меня в глубь веков. Сколько поколений фиванцев, завершив свой земной путь, пускались по Нилу в плавание к небесам обетованным! Ноздреватая поверхность скал на западном берегу таила в себе тысячи гробниц фараонов, склепов менее благородных особ и крестьянских могил...

От созерцания гигантского кладбища меня отвлек голос Карла фон Борка. Я прислушалась, молясь в душе, чтобы наш молодой летописец не вздумал опять нахваливать «герра профессора, родного брата знаменитейшего египтолога». Мой муж любит и ценит Уолтера, но кому понравится ощущать себя всего лишь придатком собственного брата? Специальностью фон Борка были древние языки, вот он и превозносил вклад Уолтера в эту область науки.

Моя тревога оказалась напрасной. Карл всего-навсего посвящал Эмерсона в последние луксорские новости:

– По приказу леди Баскервиль я установил железную дверь в гробницу. В долине постоянно дежурит охрана из людей помощника инспектора Департамента древностей...

– Пустое! – воскликнул Эмерсон. – Большинство охранников в родстве с теми, кто грабит склепы, а остальные до того суеверны, что после захода солнца и носа не высунут, хоть гори все синим пламенем! Вы должны были лично охранять гробницу, фон Борк.

– Sie haben recht, герр профессор... – От страха бедняга Карл перешел на родной язык. – Однако с трудностями столкнулся я. Всего только двое осталось с Милвертоном нас. Но Милвертон болен лихорадкой был. Он...

– Кто этот мистер Милвертон? Фотограф? – вмешалась я.

– Точно так, фрау Эмерсон. Лорд Баскервиль персонал прекрасный нанял. Теперь художника не хватает только нам. Мистер Армадейл задачу брал на себя эту, а я...

– Никуда не годится! – возмутился Эмерсон. – Где мы, спрашивается, теперь найдем художника? Эх, ч-черт, Эвелины нет! У нее неплохо получалось, могла бы карьеру сделать.

Я бы сказала, сожаления Эмерсона выглядели слегка преувеличенными. Не думаю, что Эвелина так уж много потеряла, оставив карьеру его личного художника. Ведь речь, если вы помните, читатель, шла об одной из самых богатых женщин Англии, матери троих очаровательных ребятишек и обожаемой жене, на которую муж надышаться не мог. Но для моего супруга эти преимущества – не аргумент, поэтому я и не стала зря тратить силы на возражения.

– Эвелина обещала поехать с нами, когда дети подрастут.

– Благодарю покорно. И когда же настанет это благословенное время? Малышня появляется один за другим, и конца этому процессу что-то не предвидится. Я люблю брата, люблю его жену, но беспрерывное воспроизводство Уолтера и Эвелины в миниатюре – это уже слишком. Человеческая раса и без того...

Ну все. Гиблое дело. О человеческой расе Эмерсон может разглагольствовать часами.

– Если позволено предложить будет мне... – нерешительно пробормотал Карл.

Я изумилась. Робость молодого немца не вязалась с его обычным внушительным тоном, а румянец, окрасивший щеки, казался чем-то инородным на этом бесстрастном лице.

– Давайте, фон Борк, выкладывайте. – Эмерсон был удивлен не меньше меня.

Карл смущенно откашлялся.

– В деревне юная леди живет... из Англии леди... Увлекается живописью она. Могли бы попросить мы ее...

У Эмерсона вытянулось лицо. Я тоже разочарованно вздохнула, разделяя мнение мужа об английских барышнях, любительницах помалевать акварельки.

– Время еще есть. Вот найдем в гробнице что-нибудь достойное, тогда и подумаем о художнике. А за предложение большое спасибо, герр фон Борк. Вы позволите обращаться к вам по имени? На мой взгляд, так проще, да и звучит по-дружески.