Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней - Стефан Газел

– Мы больше не можем ждать. Идите, – прошептал мне майор.

Я вполз в полный мочи лаз и принялся скрести оставшуюся землю. Из свинарника до меня доносились звуки песни. Время от времени я слышал, как мои товарищи убирали сброшенную мною землю. Снаружи не доносилось ни звука.

Минут через десять я прошептал вниз:

– Все готово. Отверстие вполне достаточное. Я могу идти.

Дюйм за дюймом я пролезал в отверстие, стараясь производить как можно меньше шума. За спиной я почувствовал, как оставшиеся внизу оттаскивают землю.

Еще минута – и я смог протиснуть голову, следом руку, плечи, а потом и вторую руку. Я стер с лица грязь, протер глаза и, осмотревшись вокруг, увидел охранника, сидевшего у стены свинарника в шаге от меня. Он спал, положив винтовку с примкнутым штыком на колени.

Моей первой мыслью было нырнуть обратно в лаз. Но ползущий за мной человек, увидев дневной свет, протолкнул меня вверх. Использовав его плечи в качестве ступеньки, я начал вылезать на поверхность, не сводя глаз с охранника. Шум, еле слышный, тем не менее разбудил нашего сторожа. Он непонимающе огляделся, прежде чем понял, что происходит что-то странное. Этого времени мне хватило, чтобы выбраться из лаза и схватить его за горло. Я со всей силой, на какую был только способен, сжал пальцы на его шее. С выпученными глазами, пытаясь протянуть ко мне руки, он бессмысленно открывал и закрывал рот, не в состоянии произнести ни звука. Я чувствовал под моими пальцами напрягшуюся шею. Руками он пытался дотянуться до моего горла. Мы упали на землю. Он лежал на мне, но уже почти не мог двигать руками. Подергавшись несколько мгновений, он неожиданно затих. Человек, появившийся после меня из лаза, взял винтовку и вонзил штык в обмякшее тело охранника. Я поспешно вскочил на ноги.

В доме наверняка услышали шум, потому что резко распахнулась дверь, и во двор высыпали солдаты.

– Бежим! Скорее! – прокричал мне капитан.

Мы перепрыгнули через низкий заборчик, отделявший ферму от капустных грядок; капитан с винтовкой в руке. Сзади раздались выстрелы. Мы нырнули за кучу навоза и оттуда увидели, как еще двое наших товарищей выбрались из лаза. Один из солдат бросился к ним, стреляя из пистолета. Капитан прицелился, выстрелил и уложил солдата. Еще двое пленников вылезли на поверхность и побежали в нашу сторону. Капитану удалось застрелить еще двоих солдат, выбежавших на шум во двор. Уже почти все наши выбрались из свинарника, когда один из беглецов вдруг медленно осел на землю, сраженный пулеметной очередью. Двое других добежали до дороги и скрылись из виду. Тут мы услышали шум двигающегося по дороге грузовика. Взвизгнули тормоза, и грузовик остановился у фермы. Одновременно вскочив, мы бросились через поле к лесу. Вокруг нас свистели пули, вспарывая белые капустные кочаны.

Я бежал, как никогда до этого не бегал; горло перехватило, легким, казалось, не хватало воздуха. Я задыхался. Честно говоря, я плохо бегал, но ноги сами несли меня по земле, по канавам и бороздам, все ближе и ближе к лесу. Над головой свистели пули, и впервые с начала войны я понял, что меня могут убить. Я все еще по инерции перебирал ногами, когда почувствовал, что пуля вонзилась мне в спину. Пот заливал лицо, изо рта сочилась кровь. Я уже ничего не видел и не соображал, чувствуя, что больше не выдержу этого безумного бега. Какой смысл убегать, если знаешь, что тебя уже подстрелили и ты все равно умрешь?

Но, не соглашаясь с моим мнением, ноги несли меня к лесу. Добежав, я рухнул на землю в полубессознательном состоянии. Запыхавшийся капитан стал трясти меня за плечо:

– Вставай! Сейчас же вставай!

Я приподнялся, но тут же упал. Капитан сам едва дышал и не мог помочь мне. Я попытался заговорить, но только закашлялся, захлебываясь кровью.

– Тебя ранили? – спросил капитан.

– Да, попали в спину, – прошептал я, почувствовав, что теряю сознание.

Я пришел в себя оттого, что он тряс меня и хлопал по щекам.

– Очнись! Ну очнись же! Ты не умрешь! С тобой все хорошо! Нам надо бежать!

Ему потребовалась пара минут, чтобы убедить меня в том, что я жив и здоров. В меня не попали; просто я не выдержал безумного напряжения, и у меня горлом пошла кровь.

По счастью, солдаты не стали преследовать нас в лесу. Немного передохнув, мы двинулись дальше. На протяжении войны всякий раз, когда я попадал под обстрел, – будь то на земле, в море или во время налетов вражеской авиации, – я почему-то всегда думал, что если буду убит, то обязательно пулей в спину.

Мы не представляли, кому удалось убежать из свинарника. Вроде двое или трое бежали к лесу, но вот удалось ли им остаться в живых? Кричать было слишком опасно. Мы с осторожностью передвигались по лесу, с тревогой прислушиваясь к звукам, и ныряли в кусты, даже заслышав хлопанье птичьих крыльев. Кто знает, может, она летит к своим птенцам, а может, ее спугнули люди.

К полудню мы отошли от свинарника в Винниках примерно на шестнадцать километров. Пробирались по лесу, переходили вброд реки, ползли по полям и, наконец, вышли к дороге, по которой вполне могли ездить русские.

Солнце стояло высоко. Стало жарко, и мы решили сделать привал у маленькой лесной речушки, чтобы помыться и постирать форму. Разложив одежду для просушки, мы с наслаждением растянулись на траве под теплыми солнечными лучами и стали строить планы относительно ближайшего будущего.

– Для начала предлагаю представиться. Меня зовут Рышард, – сказал капитан.

– А меня Стефан, – откликнулся я.

– Прошу прощения, что одет не по форме, – с насмешливой улыбкой сказал капитан, – но вы же знаете – непредвиденные обстоятельства. Не мне вам объяснять.

– Как не знать. Хочу вас поблагодарить, что вы помогли мне справиться с тем русским у сарая. Я боялся, что ему, в конце концов, удастся добраться до моего горла.

Рышард немного помолчал, перевернулся на спину и, глядя в голубое небо, сказал:

– Боже мой, нет ничего лучше, чем остаться в живых!

Мы понимали, что до Варшавы нам придется идти не меньше трехсот двадцати километров. У нас не было ни продовольствия, ни денег, ни оружия, а русские отобрали у нас даже часы и запонки. Мы не знали, какая часть страны занята советскими, а какая немецкими войсками и существуют ли еще какие-нибудь польские армии, сражающиеся с врагом. Весьма проблематично было пройти триста двадцать километров по стране, оккупированной двумя вражескими армиями. Но зато мы были живы, а не это ли самое главное?!

Оставшуюся часть дня мы провели в лесу, загорая и собирая ягоды. Ночь застала нас в пути. Мы двинулись в северном направлении, миновали Буг и следующим утром вышли недалеко от Сапезанки. Город горел, из рощи нам были видны советские танки, проезжавшие с грохотом по улицам. Слышались отдельные выстрелы и автоматные очереди.

Я рассказал Рышарду о детских воспоминаниях, связанных с Сапезанкой.

– Тебе не кажется, что с тех пор большевики не изменились? – заметил капитан.