Десять дней до конца света - Манон Фаржеттон

К багажу прибавляется баночка корма для Лоума, Лили-Анн застегивает рюкзак и закидывает его на плечо. Фотоаппарат, оставленный на журнальном столике, она опускает в чехол и вешает на шею, как будто одним этим жестом уносит с собой всех и вся, кого и что сфотографировала за последние годы. Наконец она берет под мышку контейнер, в котором лежит мешочек для льда с золотой рыбкой, и, ни разу не оглянувшись, спускается к Браиму.

Он так и сидит за рулем. Лили-Анн кладет свои вещи в багажник и усаживается на пассажирское сиденье. Ночь озарена сотнями автомобильных фар, на многих машинах иностранные номера – немецкие, бельгийские, люксембургские и голландские. Те парижане, что хотели уехать, столицу уже покинули, другие еще не до конца осознали происходящее или надеются, что кто-нибудь найдет выход, прежде чем взрывы доберутся до них. Лили-Анн и Браиму понадобятся часы, чтобы выехать из Парижа, а если эта бесконечная вереница машин тянется до самого побережья, то доедут они нескоро.

– Ты говорил, что у тебя нет родных? – спрашивает она Браима, когда он вклинивается между двумя автомобилями.

– Как же, есть, сестры на родине, и кузены, и племянники. Но во Франции никого. Я был женат, а потом… А!

Он машет рукой, как будто его история не заслуживает отдельного рассказа. Лили-Анн не настаивает. У них долгая дорога впереди, время откровений еще придет.

Выехав на запруженный машинами бульвар, они говорят обо всём и ни о чём, лишь бы избежать того, что не поворачивается язык произнести.

Они не проехали и пятисот метров, как такси вздрогнуло и, чихнув в последний раз, остановилось. У Браима вырывается ругательство. Ночь разрывают автомобильные гудки.

– Сейчас, сейчас, – бормочет он со злостью.

Вдвоем они доталкивают машину до автобусной остановки. Лили-Анн делает несколько шагов в ночной прохладе.

– Ничего не понимаю, – извиняется Браим, возясь над капотом. – Всё в порядке…

Он на чём свет стоит проклинает электронику. Она машет рукой, мол, ничего страшного, но внутри нее всё кипит и мозг напряженно работает. Как она поедет к сестре, если такси Браима откажет? Впервые она говорит себе, что, возможно, не доберется до родительского дома вовремя, что взрывы поглотят ее раньше. Невыносимая мысль.

– Я что-нибудь придумаю, сестренка, – шепчет она сквозь зубы.

Браим копается в моторе. Лили-Анн смотрит на машины, которые еле тащатся по бульвару. Внезапно ее взгляд задерживается на мужской фигуре, склонившейся над багажником открытого автомобиля, припаркованного поперек тротуара. Без малейшего стыда мужчина одну за другой снимает с себя одежки. Лили-Анн не отводит глаз, рассматривая жилистое тело незнакомца. Хочет достать фотоаппарат, но, пока добирается до дверцы машины, мужчина уже успевает переодеться.

Внезапно выпрямившись, он впивается лихорадочно горящим взглядом в глаза Лили-Анн.

Ч – 203

Валентин роется в багажнике открытой машины.

Хозяин бросил ее, ключи торчат в замке зажигания. За клюшками для гольфа Валентин находит костюм, белую рубашку и вязаный пуловер, всё только что из химчистки, две пары носков, боксеры из микрофибры и светлые кожаные ботинки. Отлично. Как раз то, что ему нужно. Он снимает свой поношенный свитер, футболку, джинсы и облачается в найденную в багажнике одежду. Это единственное, что пришло ему в голову, чтобы не захлебнуться болью. Перестать быть собой. Покинуть свою личность и свою жизнь, сменив кожу. Надеть костюм незнакомца и стать тем, что он угадывает о нем.

Только ботинки ему маловаты.

Ничего, он останется в кроссовках.

Смазав пальцы гелем, он приглаживает волосы, зачесывает их назад, заправляет самые длинные пряди за уши. Смотрит на свое отражение в кузове, оценивает результат. Аккуратный, ухоженный. Идеальный юноша из хорошей семьи, готовый подцепить подружку в ночном клубе.

Треск мотора внезапно привлекает его внимание. Это забарахлило такси на другой стороне бульвара. Рядом топчется фигурка, стягивая куртку на груди. Валентин замирает.

Она.

Он никогда не верил в знаки.

Но коль скоро он решил перестать быть собой…

Ч – 203

Мужчина отошел от своей новенькой открытой машины.

Лили-Анн смотрит, как он приближается, с некоторой опаской. Слишком прилизанные волосы итальянского волокиты, тонкое лицо с ямочками балованного мальчишки, ирландский свитер ручной вязки, коротковатые брюки, полосатые носки за бешеные деньги. В вертикальную полоску, не как-нибудь. У Лили-Анн на этот счет есть теория. Горизонтальные полоски говорят об оригинальности, антиконформизме, желании выделиться и привнести немного фантазии в навязанное обществом классическое обмундирование. Вертикальные же, напротив, похвала амбициям, встроенность в иерархические ценности предприятия. Это генеральная линия, поднимающаяся от пыльной подошвы к непременно мускулистой и мужественной икре.

Итак, вот он, парень, – облегающий ирландский свитер, полосатые носки, нарочно перекрученные на лодыжках, такие тонкие, что под ними угадываются волоски. Он переходит улицу, ступает на тротуар, где стоит Лили-Анн, улыбается ей – странной, чуть кривоватой улыбкой. Темные круги под глазами придают ему болезненный вид.

– Нужно новое такси? – спрашивает он хрипло.

– Нет, – лжет она. – Нужны горизонтальные полоски.

– Что?

– Ничего. Проехали.

– Вы уверены, что вас не надо подвезти? Куда вы едете?

– Проехали, говорю.

– Если учесть, что свалится на нас через несколько дней, лучше не отталкивать протянутую руку…

Решительно, этот тип ей не нравится. В его повадке есть что-то от скользкого угря. Язвительный ответ вырывается у Лили-Анн почти невольно:

– Я не проведу ни минуты оставшегося мне времени с болваном в носках в вертикальную полоску, до которого еще не доехало, что количество бабок на его банковском счету больше никому на хрен не интересно.

Он поднимает брови, искренне удивленный. Лили-Анн уже сама не знает, что говорит, она просто хочет, чтобы он ушел и оставил ее в покое.

– Что вам сделали мои носки?

– Что тебе непонятно в слове «проехали»?

– Ты сама не знаешь, от чего отказываешься…

А этот тип самоуверен.

– Да ну? Хоть одна девушка передумала после этой реплики?

Парень смеется.

– Нет, – признается он. – Но ведь никогда не знаешь, ты могла бы быть первой!

– Забудь меня.

– Ок, – тихо роняет он через несколько секунд. – Такая у меня сейчас планида.

Голос дрогнул. Он поворачивается, уходит. Лили-Анн провожает глазами его удаляющуюся спину, спрашивая себя, как такому надутому индюку удалось ее тронуть. Она вся на нервах, измотана, зачем-то нагрубила ему, а ведь они в одном и том же дерьме и он предложил ей помощь. Мы должны быть добры друг к другу, – вдруг понимает она. Если и есть еще что разделить в оставшиеся им дни, это именно доброта, упоение добротой, как броня против ужаса.