Код человека. Часть 1 - Ронни Миллер

Шестерку на танцполе, и он в упор не узнавал ее — сладкий дым и ему выел все мысли. Они познакомились снова и танцевали вместе — ее рука на его заднице, его рука под ее топиком. Это знакомство ей понравилось больше первого. Хотя было ли первое? Чес уже не помнила.

Что дым отпускает, она поняла, когда смогла с первого раза ответить на вопрос какого-то странного парня с огромными синими глазами из стекла и червем на щеке.

— Как тебя зовут, оторва?

— Леди Инкогнито! У тебя тут червячок. — Чес хотела поймать его и съесть. Ужасно хотелось есть. Она попыталась, но ничего не вышло — червяк продолжал призывно мерцать на бледной коже. — У-у-у…

— Хочешь…

— Она со мной и ничего не хочет. — За ее спиной вдруг вырос Рэд, обхватил за плечи и потянул назад. Он звучал очень, очень серьезно. Парень с червячком на щеке поднял руки в примирительном жесте.

— Да я не претендую, приятель! Просто хотел предложить даме вкусненького.

Шестерка затягивал ее в толпу танцующих под внимательным взглядом огромных синих глаз, и толпа съела их, проглотила, а потом выплюнула на обочине у клуба. Рэд выхаживал по старинному асфальтовому тротуару, переговариваясь по комлинку.

— Да, Бруклин-Хайтс. «Торч». Давай живее.

— Мы, что, уже домой? — Чес вытянула руки, разглядывая запястья — на них ей все еще мерещились клубные огни. — Хочу вкусненького…

— Закажем веган-бургеры… Черт, ты ведь сбежала от меня, Чес! Какого хрена?

Она рассмеялась, безвольно опуская голову на бок.

— Ты только что вспомнил?

— Да… забористый дымок.

Через десять минут — кто-то вернул в этот мир время — у «Торча» припарковался раскрашенный под растафарианскую радугу фургон, а из опущенного окошка показалась рожа Криса. На этот раз глаза у него были красные. А, нет… это все вывеска.

— Упаковывайтесь и валим. — Он просканировал Чес оценивающим взглядом. — Сахарная вата?

— Угу, сколько мы тут проторчали? — Чьи-то заботливые руки подхватили ее за подмышки и подняли с обочины. — Успеем отоспаться?

Резиновые губы норвежца растянулись в широкой улыбке, он щелкнул жвачкой:

— Пары часов хватит?

— Дерьмо.

* * *

Чес проспала остаток ночи и следующее утро в халупе Рэда на Ист-ривер. Шестерка, похоже, просто тащился по историческим районам Йорка, сохранившим свой прошловековой шарм. Пару столетий назад здесь располагались цеха сахарной фабрики, потом ее переделали под арт-пространство, а в новую эпоху нашпиговали жилыми блоками, сортирами, душевыми и прочими элементами человеческого быта. Теперь это Апартаменты Ист-ривер — звучало пафосно, выглядело как срань Христова, по словам самого Рэда. Здесь после войны селили эмигрантов из Союза, то самое толерантное меньшинство, не желающее прогибаться под доминирующее консервативное течение в государстве. Йорк грозил вот-вот лопнуть от наплыва этого «дерьма», потому было принято решение все что можно переделать под жилье, даже воронки — боевые шрамы Свободного — застроили блоками и монорельсами, чего уж говорить о старом городе.

Здесь и пахло стариной — пылью, кирпичной крошкой. Халупа Рэда располагалась на чердаке, все стены были исписаны граффити, из мебели только стол, холодильник, наглухо забитый энергетиками и пивом, кровать, сложенная из пластиковых поддонов да драный диван. Чес подумала, что переедет сюда, раз теперь она в банде, но ее вещей здесь не было. Неужели они все еще у Резчика? Бултыхаясь где-то на грани сна и яви, Чес представляла, как этот угрюмый медик примеряет ее шмотки — особенно ту мини-юбочку — и важно расхаживает в этом по своей клинике.

— Скажи, что ты улыбаешься не потому, что задумала какую-то пакость.

Чес нехотя открыла один глаз — Рэд, явно накаченный стимуляторами и оттого свежий, как глоток ментоловой синтоколы, сидел на столе, вертя в руках какой-то пакет.

— Рэд Шестерка, — она потянулась и громко зевнула, — ты жив. Вчера ты так разнервничался из-за малышки Чес. Я думала у тебя сердечко лопнет.

— Пошла ты. Вот, держи, — Рэд бросил в нее пакет, — наденешь это. На встречу с Диком. Ты должна быть готова в семь. В семь выезжаем.

В семь Чес только заканчивала смотреть девятую часть «Героев». Когда Шестерка вернулся с какого-то важного дела, уже будучи при параде — черные брюки, красная рубашка, пиджак из синтетического шелка с металлическими заклепками и шипами, лакированные туфли из экокожи — Чес дожевывала сырную пиццу, увлеченно пялясь в голоэкран.

— Твою мать! Пять часов на сборы! Пять часов! Нас ждет электрокар! Твою мать! Твою мать!

— Истеричка…

Чес облизнула масленые пальцы и развернула пакет. В нем оказалось… платье. Классическое черное, без бретелек — начиналось на груди, заканчивалось чуть выше колен и держалось на честном слове. Чес чувствовала себя в нем шлюхой, но поскольку материал был из настоящего шелка — дорогой шлюхой.

— Это подарок Дика. — Шестерка с гордостью осмотрел ее — кажется, ему доставляла удовольствие мысль, что Дикон так благоволит девчонке, которую привел именно он. — Шик, детка, просто шик. Сам бы надел, ей богу. Понимает мужик в таких вещах.

Чес было… странно. Идти в этом платье, садиться в нем в дорогущий электрокар с кожаными сиденьями, чувствовать прикосновение шелка к голой коже. Это походило на обещание, на необходимость благодарности, как было с П. Митчеллом… Это походило на очередные оковы. В лайковой куртке, обвешанной цепями, да даже прикованная к больничной койке Резчика, она чувствовала себя свободнее, чем в этом невесомом куске струящейся черной ткани.

— Добро пожаловать в «Объятия комфорта», господин Ромул Эддард Говард и его спутница, — мелодичный женский голос зазвучал из динамиков электрокара — такси люкс-класса, управляемое искином, — желаете шампанского или сигару?

— Ромул Эддард Говард⁈

— Ничего не спрашивай… — Рэд поморщился. — Нет, спасибо, мы спешим. Прибавь газку, будь добра. «Шанхай», Сохо, Сприг Стрит.

— Ромул Эддард Говард! — не унималась Чес. — Ты что, принц?

— Мои предки были поехавшими, вот и все. Никакой голубой крови. Поэтому Рэд, детка. Просто Рэд. Боже, машина, можно быстрее⁈

— Сэр, по законам скоростного движения в черте города…

— Ладно, к черту.

Электрокар вез их битых полчаса до Сохо, и Чес не переставала присвистывать, наблюдая за тем, как за окном меняется пейзаж. Она бывала в Бетельгейзе — самой задрипанной дыре Йорка, была в старых районах Бруклина, пролетела на стимуляторах, и оттого почти не запомнила, бизнес-Манхеттен, мельком видела полностью застроенный Блоками пригород да бугристую тень гигантских свалок на самой окраине, но Сохо… Сохо восхищал и пугал одновременно. Дорого, стильно, блестяще, зеркально, вылощено, технологично. На тротуарах не было мусора, ни одной гребаной баночки от синтоколы или пластикового стаканчика из-под кофе, ни одной грязной шлюхи в подворотне, ни одного торчка на тротуаре. Стерильно. Казалось, богато одетые люди, чинно шествующие по променаду, на самом