Веселый господин Роберт - Виктория Холт

Королева послала за ней.

Мария была холодна, и сердце Елизаветы дрогнуло, когда она опускалась перед ней на колени.

О, как бы ей хотелось оказаться в Хатфилде или Вудстоке и вновь прикинуться больной, чтобы получить несколько дней на поправку перед тем, как совершить тяжелое путешествие для встречи с королевой! Но это невозможно.

– Мы слышали нечто, касающееся вас, чем мы недовольны.

Елизавета ответила скорбным тоном:

– Я ясно вижу, что ваше величество питает ко мне небольшую приязнь, и все же я не совершала ничего, что могло бы вас оскорбить, за исключением вопроса веры. Ваше величество должны проявить ко мне терпение, должны простить мне мое невежество. Вспомните, в какой вере я воспитывалась. Ваше величество поймут, что я приучена принимать мою веру, и никакую другую.

– Вы достаточно взрослая, чтобы распознать истину.

– Ах, ваше величество, если бы у меня было время почитать и поучиться, если бы мне прислали профессоров…

Это была ее старая песня: «Дайте мне время». Время всегда было другом Елизаветы.

Елизавета посмотрела на бледное лицо сестры. Какой больной она выглядит! Еще лишь несколько лет, а потом… Слава! Эта мысль придала ей мужества.

Мария нахмурилась. Одним из величайших ее желаний было вернуть Англию Риму. Но Елизавета, легкомысленная и кокетливая, может этому помешать. Мария должна ослабить протестантов. А что может более всего ослабить их силы, как не осознание того, что человек, которого они называют своим вождем, капитулировал? В Англии в этот момент существовало три ветви религии. Вера англо-католиков, следующая установлениям Генриха VIII, в сущности, не отличалась от старой веры, за исключением того, что они считали главой церкви правителя государства, а не папу; протестантская церковь, называвшая себя англиканской со времени протестантского протектората над Эдуардом VI; и, наконец, старая католическая вера, которая по-прежнему признавала главой церкви папу. Именно эта последняя ветвь религии и была в глазах королевы истинной верой, той, которую она желала видеть торжествующей во всей стране.

Мария не была полностью недовольна ответом Елизаветы. Она предпочла его откровенному отказу, который окончился бы для Елизаветы водворением в Тауэр.

– Я пришлю вам профессоров, которые будут учить вас истине, – пообещала королева.

– Ваше величество настолько милостивы, что я осмелюсь обратиться еще с одной просьбой.

– С какой?

– Мне было бы легче учиться в деревне, вдали от двора. Для того чтобы далеко продвинуться в изучении новой веры, потребуется большая сосредоточенность…

– Вы не покинете двор, – сурово возразила Мария.

Не начала ли она лучше понимать свою сестру, которой удается выпутываться из многих неловких ситуаций с помощью своего старого друга – времени?

«Ну, – подумала Елизавета, – мне придется продолжать подвергаться великим опасностям. Но, разумеется, королева тоже должна понимать, что потребуется немало времени, чтобы я прониклась такими великими истинами, которые сейчас мне совершенно чужды!»

Предстояла коронация, и мысли большинства людей теперь были направлены на это событие. Но Елизавету и герцогиню Нортумберленд тревожило и заботило иное.

Елизавета постоянно думала о собственной безопасности. Джейн Дадли – о ее сыновьях. Однажды просто по простоте душевной Джейн навестила одна из придворных дам. Оставив свою баржу около частной лестницы, она, закутавшись в плащ, торопливо пробежала по лужайкам. Посещать резиденцию Нортумберленд теперь стало так же опасно, как когда-то было почетно.

– Ах, Джейн, Джейн, вы не должны отчаиваться! – вскричала эта дама, обнимая старую подругу. – Королева добра от природы. Это хорошее предзнаменование, что ваш старший сын до сих пор в камере. Говорят, она не хочет отправлять леди Джейн на плаху, даже несмотря на то, что Гардинер и Ренар убеждают ее это сделать. Королева хочет проявить милосердие, и я чувствую, так она и поступит. Только… на некоторое время они останутся в тюрьме. Подождите, пусть пройдет коронация. На троне ее величество почувствует себя в безопасности, а чем в большей безопасности она окажется, тем милосерднее будет.

Джейн заплакала.

– Это потому, что вы вселили в меня надежду, – пояснила она.

– Как только закончится коронация, я попытаюсь замолвить за вас словечко в нужном месте, дорогая Джейн. Возможно, вам позволят повидаться с вашими мальчиками. Не падайте духом. Чем больше времени пройдет, тем больше вероятности, что их выпустят. Вспомните, трех младших еще даже не судили.

После этого жизнь стала казаться Джейн более сносной. Она тоже с нетерпением стала ждать коронации.

Какое ликование охватило весь Сити, когда появилась Мария! Она ехала в карете, покрытой серебряной парчой, которую везли шесть прекрасных белых лошадей. Карету окружали семьдесят придворных дам, одетых в алый бархат. Сама королева была в голубом бархате, отделанном горностаем. На голове – шапочка из золотой сетки, расшитая алмазами и жемчугами. Шапочка получилась такой тяжелой, что Мария с трудом держала голову прямо, это было очень неудобно, поскольку она страдала мучительными головными болями. Госпожа Кларенцис, ее старая няня, которой Мария доверяла больше, чем кому бы то ни было, время от времени встревоженно поглядывала на королеву, страстно желая снять с нее тяжелое украшение, которое, она знала, причиняет ей боль и неудобство.

Но в тот день Мария страдала не только от головной боли. Она остро ощущала присутствие младшей сестры. Королева знала, что многие в стране станут их сравнивать: болезненный вид одной с цветущим здоровьем другой, старость с юностью, католичку с протестанткой. Был ли прав Гардинер? Был ли прав Ренар? Не безумие ли это – оставить Елизавету в живых?

Елизавета наслаждалась королевским выездом. Возможно, вскоре ей придется умереть, но такая парадная пышность, в которой она играла заметную роль, принадлежала дочери Генриха VIII по праву рождения. Рядом с ней сидела четвертая жена ее отца – Анна Клевская, единственная из шестерых оставшаяся в живых. Они были одеты похоже, в платья из серебряной парчи с длинными свисающими рукавами, что для Елизаветы послужило преимуществом. Анна Клевская никогда не отличалась красотой, рядом с ней двадцатилетняя сияющая девушка выглядела еще более великолепно.

На Фенчерч-стрит четверо мужчин, каждый ростом почти в семь футов, продекламировали поздравления. На Грейсчерч-стрит процессия замедлила движение, чтобы трубач, наряженный ангелом, смог сыграть соло для королевы; у ворот школы Святого Павла поэт Хэйвуд прочитал свои стихи, посвященные Марии. И повсюду ликующие люди веселились и кричали, приветствуя королеву, принцессу Елизавету и молодого красивого Эдуарда Куртенэя, которого теперь сделали герцогом Девонширом. Красное вино текло рекой, и это доставляло народу не меньшее удовольствие.