Афинские убийства - Хосе Карлос Сомоса

– Хорошо хоть голова остается такой же. – Оба засмеялись. Гераклес оглянулся. – А где мой спутник?

– Вон он, рядом с моим учеником! – Эвмарх указал на них в толпе пальцем, увенчанным длинным, кривым, как рог, ногтем.

– С твоим учеником? Разве ты педагог Анфиса?

– Я был им! И да заберут меня Благодетельницы, если я снова им стану! – Эвмарх сделал апотропаическое движение руками, чтобы отогнать неудачу, которую приносит упоминание Эриний.

– Ты, похоже, сердит на него.

– И думаешь, напрасно? Его только что взяли в солдаты, и этот упрямец решил вдруг, что хочет охранять храмы Аттики, вдалеке от Афин! Его отец, благородный Праксиной, просил меня уговорить его изменить свое решение…

– Да ну, Эвмарх, эфеб должен служить Городу там, где это необходимо…

– О Гераклес, ради эгиды ясноокой Афины не шути с моими сединами! – взвизгнул Эвмарх. – Я еще в состоянии боднуть твое подобное винному одру брюхо моей крепкой головой! Там, где это необходимо?… Ради Зевса Кронида, его отец в этом году – притан Собрания! Анфис мог бы выбрать самое лучшее место службы!

– Когда же принял твой ученик это решение?

– Всего несколько дней назад! Я пришел как раз, чтобы попытаться убедить его хорошенько подумать.

– Времена меняются, меняются вкусы, Эвмарх. Кто теперь хочет служить Афинам в Афинах? Молодежь ищет нового…

– Если бы я не знал тебя так хорошо, – покачав головой, заметил старик, – то подумал бы, что ты говоришь всерьез.

Они протолкались сквозь толпу к входу в раздевальни. Гераклес сказал со смехом:

– Ты вернул мне хорошее настроение, Эвмарх! – Он опустил горсть оболов в сморщенную руку раба-педагога. – Жди меня здесь. Я ненадолго. Хочу нанять тебя на небольшую службу.

– Я буду ждать тебя так же терпеливо, как лодочник на Стиксе ждет прибытия новой души, – ответил Эвмарх, обрадованный неожиданным подарком.

Диагор и Гераклес стояли в небольшой комнатке раздевальни, пока Анфис усаживался на низеньком столе, скрестив ноги.

Диагор заговорил не сразу: сперва он молча полюбовался замечательной красотой совершенного, скупо очерченного лица юноши, обрамленного светлыми кудрями, зачесанными в изящную модную прическу. На Анфисе была лишь черная хламида, знак того, что он недавно достиг совершеннолетия и стал эфебом, но лежала она на нем слегка небрежно, неаккуратно, как будто он к ней еще не привык; сквозь неровные отверстия в одежде мягко и неудержимо светилась чистой белизной кожа. Его босые ноги яростно раскачивались, и это детское движение не вязалось с его новоиспеченным совершеннолетием.

– Мы немного поговорим, пока не подошел Эвний, – сказал ему Диагор и указал на Гераклеса: – Это мой друг. В его присутствии ты можешь говорить совершенно свободно. – Гераклес и Анфис приветствовали друг друга коротким кивком. – Помнишь ли ты, Анфис, как я расспрашивал тебя о Трамахе и как Лисил рассказал мне о гетере-танцовщице, с которой у него была связь? Я не знал о существовании этой женщины. Тогда я подумал, что, возможно, есть и другие вещи, о которых я не знаю…

– Какие вещи, учитель?

– Любые. Все, что ты знаешь о Трамахе. Что ему нравилось… Что он делал после занятий в Академии… Меня немного волнует беспокойство, которое я заметил в его взгляде в последнее время, и я хотел бы во что бы то ни стало узнать о его причине, чтобы оно не распространилось на других учеников.

– Он не очень общался с нами, учитель, – мягко ответил Анфис, – но, могу уверить вас, поведение его было благородным…

– Кто же сомневается в этом? – поспешно сказал Диагор. – Сын мой, я хорошо знаю прекрасное благородство моих учеников. Поэтому-то меня так поразили слова Лисила. Однако все вы подтвердили их. А поскольку вы с Эвнием были лучшими его друзьями, вы наверняка знаете о нем и другие вещи, которые то ли по скромности, то ли по доброте характера не решились мне открыть…

Тишину наполнил свирепый гул и треск обломков: борьба панкратистов ожесточилась. Казалось, что стены трясутся от шагов какого-то огромного зверя. Все снова стихло, и как раз в этот момент в комнату вошел Эвний.

Диагор не удержался от сравнения. Делал он это не в первый раз, ибо ему доставляло наслаждение сопоставлять такие разные черты его прекрасных учеников. Эвний с кудрявыми, черными, как уголь, волосами выглядел и младше, и одновременно мужественнее Анфиса. Лицо его было подобно крепкому румяному плоду, а тело с молочно-белой кожей было сложено крепко, как тело мужчины. Анфис же, хоть и был старше, обладал более хрупкой фигурой гермафродита, гладкой, розовой, лишенной и следа волос кожей; однако Диагор считал, что даже виночерпий богов Ганимед не смог бы соперничать с ним в красоте лица, выражение которого иногда бывало слегка злорадным, особенно когда он улыбался, но становилось невероятно прекрасным, когда юноша вдруг принимал серьезный вид, как обычно происходило, когда он слушал кого-то с уважением. Эти внешние контрасты отражались и в темпераментах юношей, но с точностью до наоборот: Эвний был по-детски стеснителен, тогда как Анфис с наружностью прелестной девушки, напротив, обладал решительным характером настоящего лидера.

– Вы звали меня, учитель? – прошептал Эвний, едва открыв дверь.

– Прошу тебя, входи. Я хочу поговорить и с тобой.

Эвний, невероятно краснея, сказал, что пайдотриб велел ему выполнить упражнения и что ему скоро нужно будет раздеться и уйти.

– Уверяю тебя, сынок, разговор не отнимет у тебя много времени, – сказал Диагор.

Он быстро ввел его в курс дела и повторил вопрос. Последовало молчание. Розовые ножки Анфиса закачались быстрее.

– Учитель, мы мало что знаем о жизни Трамаха, – сказал он мягко, хотя контраст между его надменной твердостью и краснеющим от смущения Эвнием был налицо. – До нас дошли слухи о его отношениях с той гетерой, но в глубине души мы не верили, что это правда. Трамах был благороден и добродетелен. – «Знаю», – согласился Диагор, а Анфис продолжал: – Он почти никогда не встречался с нами после занятий в Академии, так как должен был выполнять религиозные обряды. Его семья поклоняется Священным мистериям…

– Понимаю. – Диагор не придал особого значения этим сведениям: многие знатные семьи в Афинах исповедовали веру в Элевсинские мистерии. – Но я имел в виду круг его знакомств… Не знаю… Может, у него были другие друзья… Анфис и Эвний переглянулись. Эвний начал стягивать с себя тунику.

– Мы не знаем, учитель.

– Мы не знаем.

Вдруг весь гимнасий словно задрожал. Стены затрещали, как будто вот-вот рухнут. Наэлектризованная толпа завывала снаружи, подзадоривая борцов, чей взбешенный рев был сейчас отчетливо слышен.

– Да, еще, дети… Мне кажется странным, что Трамах, будучи так обеспокоен, вдруг решил пойти один на охоту… Он всегда так делал?

– Не знаю, учитель, – ответил Анфис.