Русская красавица. Напоследок - Ирина Потанина

«А я хорош, ничего не скажешь,» — с отвращением думал о собственной привязчиваости Артур. — «Ведь несмотря на очередное ее бегство и предательство, все равно готов простить и едва уловив ее обиженность горю, охваченный порывом найти и защитить. Дурак! Тряпка! Интересно, что Сонечка должна сотворить, чтобы мое больное сознание, наконец, взялось за процедуру отторжения?»

То письмо, что начиналось на новой странице тетради, практически давало ответ на Артуров вопрос. Артур почти начал отторгаться. Любой бы на его месте начал… Письмо открывало глаза на то, что на самом деле произошло с Софией за прошедшее лето…

Первые абзацы в точности повторяли свои прототипы из первого письма. А дальше, вместо теоретизирования про автостоп, шел рассказ о пережитой недавно Сонечкой драме. Да, да, она так и называла эти события.

«Драма моя заключается в том, что я слишком сильно увлеклась собственной игрой. Слишком глубоко вжилась в роль и поверила в сказку. Оттого и поранилась так больно. Оттого и призываю тебя в спасители. Говорят, мы ценим только то, что теряем. У меня несколько хуже. Я начинаю понимать ценность предыдущих отношений лишь когда окончательно убеждаюсь в неприемлемости настоящих и полном отсутствии будущих.

Я поняла, как скучаю без тебя, лишь после окончательного разрыва с Ним. И это, вероятно, очень плохо. Но попсовые мысли о запасных аэродромах — бред. Ты вовсе не «запасной вариант». Поверь, если бы сейчас мне предложили выбрать ты или он, я, не задумываясь, осталась бы с тобой. И была бы тем счастлива. Разве не доказывает это мимолетность моего увлечения им и глобальность наших с тобой чувств? Потому и пишу»

Артур тихо выматерился. Только этого многозначительного «Он» еще не хватало. Одно дело, когда барышня собираться писать предыдущему любовнику из-за твоего молчания, то есть назло тебе. И совсем другое, когда пишет тебе, назло кому-то… Кроме того, судя по всему, когда Сонечка писала это письмо, она еще не знала, что вытворит в момент Артурова приезда. Выходит, всем ее «выбрала бы тебя» доверять нельзя. Ведь не выбрала же! Сбежала! Интересно, сама, или с загадочным «Им»? Артур с мазахистическим упрямством принялся вычитывать пояснения к этому самому «Он»

«В тот вечер я заранее знала, что нечто произойдет. Нет, я не выходила на улицу с желтыми цветами, как Маргарита, и не вглядывалась напряженно в горизонт, ожидая принца, как Ассоль. Я просто пораньше распрощалась со всеми в Ленином кабаке и ушла домой. Пешком, не останавливая попутки и вообще стараясь держаться подальше от дороги. Уже стемнело, а я все шла, передвигаясь непривычно осторожно, потому что боялась расплескать вдруг наполнившее меня ожидание чуда. Кстати, я была совершенно трезвая.

Взяла гитару, оставшуюся в домике еще со времен бурной молодости Виктора. Настроила ее. Еще один поразительный факт — ни до, ни после мне не удавалось больше проделать это. То есть теоретически я всегда знала на каком ладу какая струна должна звучать в унисон с предыдущей, но практически все оказывалось куда сложнее. Ну не получалось у меня настраивать! А в тот раз — оп-па! — и инструмент, провалявшийся много лет на антресоли, вдруг зазвучал.

Сейчас мне кажется, я действовала, как зомби. Кто-то вел меня. Кто-то руководил кажды движением. Взяв гитару я вышла из дома и отправилась на склон. Из окна хорошо видно эту ступеньку перед обрывом.

Как-то, здорово упившись, мы с Леной и ее ненормальной соседкой-подругой, спускались а эту ступеньку с совершенно неблаговидными целями — хором справляли малую нужду, хохоча, мол, как забавно, что мы обписяли Ялту… Наутро было очень стыдно. Не перед Ялтой — она вообще в другой стороне находится. Перед Виктором, который страшно за нас волновался, думая, что мы обязательно оступимся и будем лететь до следующей площадки вниз своими «дурешьими головами».

Расстелив одеяло (в первый раз в жизни я оказалась запасливой и предусмотрительной), я уселась на каменную табуретку, щипнула струны, попробовав пару аккордов. Между прочим, иногда у меня с гитарой здорово получается. Удивлен? Что ж, кто тебе виноват, что наблюдая у меня над лежбищем распятую на стене гитару, ты так не разу и не поинтересовался, умею ли я играть?

Ветер стих и на гору опустилась плотная, вязкая, ватообразная какая-то тишина. Я теребила ее мягким ненавязчивым переборам. Получалось очень красиво и грустно. Тут же в голову ударила песня. Тихо-тихо, чтоб не спугнуть мгновения, я запела: «Одиночество мною ношено,/ через все лабиринты вечного./Надоело, хочу быть брошена,/ я в объятия первого встречного» Эти слова, мантрой, повторялись в припеве несколько раз, я честно исполнила их и осеклась, услышав ответ.

Нужно было испугаться — чужое ночное присутствие в моих безлюдных местах — нонсенс. Обитатели ближайших вагончиков-домиков, я знала точно, еще вчера спустились на пару дней вниз, а до дальних поселенцев было достаточно далеко, чтобы нам с ними не было друг друга ни видно, ни слышно. А тут вдруг кто-то услышал мою песню и даже перебил своей… Как не странно, вместо испуга я испытала нечто похожее на эйфорию — вот оно, чудо.

Короче, с верхней ступеньки плато в ответ на мои шептания зазвучало мощное и уверенное: «Вот и я,/ — а-а! — / До боли в ушах…» Эту вещь «Пикника» я прекрасно знала, и расценивать ее по-другому, не могла. Это был четкий смысловой ответ на мою песню.

Спустя миг над краем моей ступеньки показалась крайне симпатишная, поросшая светлой бородой голова с хитрым прищуром. Голова молчала и с дружелюбным любопытством взирала на меня. «Глаза с подсветкой!» — подумалось моментально. То ли луна, заливавшая место нашей встречи таинственным светом отражалась в глазах пришедшего, то ли воображение мое разыгралось не на шутку, но в тот момент я просто физически ощущала, как из зрачкой гостя вылетают тысячи светящихся ниточек и опутывают меня, согревая…

Несколько секунд мы молча пялились друг на друга. Банальные тексты — я знала точно — мгновенно разрушили бы установившуюся мистическую атмосферу, но и дальнейшее молчание казалось каким-то глупым.

«Заходите к нам на огонек!» — даже и не пытаясь подключать гитару (репертуар мой очень огранчен), пропела я, приглашая и как бы узаконивая наш метод общения строчками из песен.

Гость не растерялся. Спрыгнул ко мне на площадку, поправил шелковую красную ленточку, на которой висела его гитара. Высокий, широкоплечий, в статике — представительный взрослый мужчина, а в динамике — совсем мальчишка. Запел, паясничая, из Бременских Музыкантов:

«Мы к вам приехали на час! А-га, А-у, А-о! /А ну скорей любите нас! Вам крупно повезло!»

Вот тут мы, наконец, засмеялись. А потом оставшуюся часть песни пели уже вместе. Точнее, все вместе — вслед за таинственным гостем на «мою» площадку переместилась дружная туристическая компания. Народ оказался весьма интересный и приветливый. Тут же где-то раздобыли какие-то веточки, хитрым образом соорудили небольшой шалашик, черканули спичками. И вот — у меня на площадке был теперь свой персональный костерок. Здорово!

Вообще-то их было целых двадцать девять человек. Группа состояла из старшеклассников и студентов первых курсов, плюс руководители. К счастью, основной народ за дневной переход так уморился, что весь остался в лагере.