Непогребенный - Чарльз Паллисер

– Да. Для меня жизнь – опасный поиск в густом тумане и тьме; под ногами узкая горная тропа, с обеих сторон бездна. Временами туман рассеивается, и, когда светлеет, я замечаю рядом головокружительные обрывы, но впереди виден пик, к которому я стремлюсь.

– В моей жизни тоже случаются нежданные приключения. К примеру, когда мне попалась ссылка на то, что в здешней библиотеке может найтись манускрипт...

– Я не о манускриптах говорю, – прервал меня Остин.– Как насчет страстей?

Я неловко ухмыльнулся:

– В нашем возрасте, Остин...

– В нашем возрасте! Что за чушь. Можно подумать, ты старик.

– Остин, мы уже не юнцы. Нам обоим скоро минет полсотни.

– Полсотни! Разве это возраст? Впереди еще несколько десятков лет.

– Так или иначе, страстей мне хватило, пора поставить точку.

– Полагаю, ты намекаешь на...

– Молчи, Остин. Право, я не хочу ворошить прошлое.

– Ас тех пор?

– С тех пор?

– Прошло уже больше двух десятков лет. Неужели с тех пор для тебя все кончилось, кроме профессиональной жизни?

– Моя профессиональная жизнь – которой ты, видимо, пренебрегаешь как малозначительной – даровала мне множество радостей и преимуществ. У меня есть ученики, коллеги, научные труды и книги. Полагаю, я уважаемый человек в колледже и в своей профессии. Можно смело утверждать, что многие из молодых людей, которых я учил, чувствуют ко мне такую же привязанность, как я к ним.

– Ты словно бы говоришь о прошлом. Разве у тебя нет желания завладеть этой должностью? Или тебя вполне устраивает, что она достанется этому типу – Скаттарду, так ты его назвал?

– Я уже сказал, что не намерен ради нее унижаться. Кроме того, это риск.

– Риск?

– Если станет известно, что я домогался профессорского звания и потерпел неудачу, я буду унижен.

– И это ты называешь риском?

– Мне не нужна эта должность. Моя профессиональная жизнь и без того полна.

– Отлично.– Остин откинулся на спинку кресла.– Ты никогда не подумывал о том, чтобы снова жениться?

– Я все еще женат, – отозвался я коротко. И, встретив испытующий взгляд Остина, добавил: – Насколько мне известно.

– Насколько тебе известно. Что ж, могу сказать...

– Я не хочу ничего знать. Я сказал уже, у меня нет желания обсуждать это.

– Неужели двадцать лет назад ты забыл о страстях навсегда? Ты ни к кому не питал с тех пор нежных чувств? – В его тоне слышалось скорее нетерпение, чем симпатия.

– Как бы я мог? Я не свободен. Кроме того, как я уже сказал, страстей мне хватило с избытком на всю жизнь.– Видя, как Остин молча за мной наблюдает, я ляпнул: – Я совершенно счастлив тем, что имею.

– Счастье, – произнес он мягко, – это нечто большее, чем отсутствие несчастий.

– Возможно, однако меня пугает воспоминание о том несчастье, которое я пережил двадцать лет назад. Отсутствие страданий – этого с меня довольно.

– Как ты можешь такое говорить? Единственное, что в жизни важно, – это страсть. Единственное.

На язык напрашивалось множество ответов: что так называемая страсть – это часто не более чем юношеская любовь к приключениям, желание оказаться в центре внимания, но, взглянув Остину в лицо, я не решился заговорить. В нем была такая сосредоточенность, такая сила чувств. Я отвел глаза. На что, черт возьми, он намекает? Что за страсть составляет существо его жизни? Кто объект этой страсти? Странно было даже связывать понятие «страсть» с человеком нашего возраста. И все же я не исключал, что он прав. Безусловно, прав, если речь идет о любви. Однако слово «любовь» Остин не упоминал.

– Что ты имеешь в виду под страстью?

– Как будто и так не понятно! Я имею в виду, что мы живем не в себе и для себя, а существуем настолько, насколько нас воссоздает воображение другого человека, – существуем, участвуя в его жизни с максимальной полнотой. Это участие касается воображения, интеллекта, физической и эмоциональной сферы – со всеми конфликтами, которые отсюда вытекают.

– Я в это не верю. По-моему, наш удел – полное одиночество. То, что ты описываешь, это просто временная одержимость.– Я улыбнулся.– Именно временная, пусть даже иногда она длится всю жизнь.

– Одиночество становится нашим уделом только по нашему собственному выбору.

Я был не согласен, но возражать не стал. Меня охватило любопытство.

– А это отвлеченное понятие, которое ты именуешь страстью, сильно отличается от любви, привязанности?

Он как будто на миг задумался, прежде чем ответить:

– Скажу так. О страсти речь идет в том случае, если человек, к которому ты испытываешь соответствующее чувство, просит тебя преступить границы нравственности и ты соглашаешься.

– Ты говоришь о чем-то вроде лжи или кражи? Он усмехнулся:

– Приблизительно. Или о чем-то похуже, если ты способен такое вообразить.

– Не представляю себе, чтобы я такое сделал.

– Разве? Помолчав, я спросил:

– Так значит, в данное время имеется какой-то объект твоей страсти?

Он безмолвно кивнул.

– Я заинтригован.– Я сделал паузу, давая Остину возможность что-нибудь добавить. Он не произнес ни слова. Кто была та загадочная женщина, которую он любил? И не было ли связано с этим разговором полученное мною приглашение? А неприятности, в которые он – несомненно – впутался?

– Скажи, ты счастлив? Следуя своей страсти.

– Счастлив? – Остин рассмеялся.– Счастье – это то, что испытываешь, прогуливаясь в погожий денек или вернувшись домой после приятной встречи с друзьями. Нет, страсть не сделала меня счастливым. Она повергла меня в бездну отчаяния. Вознесла на вершины восторга.– И едва слышным шепотом, так что я не знал, не обманывает ли меня слух, добавил: – И увлекла к погибели.

– Если есть выбор, я предпочту скорее счастье, чем страсть.

– Если ты можешь так легко отодвинуть ее в сторону, значит, со студенческих времен ты нисколько не повзрослел, – отозвался он. И с оттенком глубочайшего презрения в голосе спросил: – Говоришь, тебе хватило страстей? Одной недолгой женитьбы достало на все эти годы?

– Довольно об этом, Остин.

– Думаю, твой случай тяжелее моего.– Он произнес это серьезно.– В смертный час ты поймешь, что никогда и не жил.

– Ну нет, я жил.

– Однажды. Двадцать с лишним лет назад.

Я был ошеломлен, услышав его холодный, едва ли не насмешливый тон. Он делал вид, будто не понимал, что это для меня значит. Не понимал?