Невыносимая жара - Ричард Касл

Никки любила искусство и провела в выставочных залах немало часов, но не считала себя знатоком живописи; однако она узнала несколько экспонатов из коллекции Мэтью Старра.

Картины были дорогие, но, на ее вкус, комната представляла собой просто двухэтажный склад. Полотна импрессионистов висели вперемежку с работами старых мастеров; немецкий плакат тридцатых годов соседствовал с итальянским религиозным триптихом пятнадцатого века. Хит задержалась перед этюдом Джона Сингера Сарджента[42]к одной из ее самых любимых картин — «Гвоздика, лилия, лилия, роза».

Хотя это был лишь предварительный набросок маслом, один из многих, которые Сарджент делал к каждой картине, ее заворожили знакомые фигурки девочек, таких прекрасных, таких невинных в своих белых платьицах, до девочки зажигали китайские фонарики в саду, погруженном в сумерки. Затем Никки удивилась, что этот этюд делает рядом с дерзким Джино Северини[43]— без сомнения, дорогим, но кричащим полотном.

— Во всех коллекциях, которые мне доводилось видеть, было некое единство… я имею в виду нечто общее, ну то есть…

— Вкус? — подсказал Пакстон. Он пересек свой Рубикон, и теперь можно было говорить без утайки. Но все же, несмотря на это, он понизил голос и снова огляделся, как будто опасаясь, что его поразит молния им недобрые слова о покойном.

Слова его действительно были недобрыми. — Если вы ищете в этой коллекции какую-то идею или гармонию, то вы ее не найдете по одной простой причине. Мэтью был невеждой. Он не разбирался в искусстве. Он разбирался только в ценах.

Рук подошел к Хит и сказал:

— Думаю, если поищем, сможем найти здесь «Собак, играющих в покер».[44]

Она рассмеялась, даже Пакстон позволил себе ухмылку. Но они смолкли, когда открылась парадная дверь в салон впорхнула Кимберли Старр.

— Извините за опоздание.

Хит и Рук уставились на нее во все глаза, едва сумев скрыть неприятное удивление. Лицо вдовы распухло от ботокса или каких-то других косметических инъекций. Вокруг ненатурально полных губ залегли синяки, лоб пересекали ярко-розовые полосы — казалось, они разбухали на глазах. Женщина выглядела так, как будто упала лицом в осиное гнездо.

— На Лексингтон-авеню вырубились светофоры. Проклятая жара.

— Я оставил бумаги на столе в кабинете, — заговорил Ноа Пакстон. Он уже подхватил портфель и взялся за ручку двери. — У меня полно дел в офисе. Детектив Хит, если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти.

Незаметно для Кимберли он многозначительно вытаращил глаза, глядя на Никки, и это заставило ее отодвинуть на второй план гипотезу об интимной связи молодой жены и финансового директора, хотя она все-таки решила, что проверить ее стоит. Кимберли и детектив заняли те же места в гостиной, что и в день убийства. Рук отказался от обитого туалью кресла и устроился на кушетке рядом с миссис Старр. «Возможно, для того, чтобы не смотреть ей в лицо», — подумала Никки.

Изменения произошли не только с лицом Кимберли. Одежду из «Тэлботс»[45]сменило черное на бретелях платье «Эд Харди»[46]с картинкой в стиле татуировки: огромная красная роза и надпись «Моему любимому» на ленте. По крайней мере, вдова была в черном. Кимберли заговорила с Никки отрывисто и грубо, как будто та вломилась к ней в квартиру, чтобы испортить остаток дня:

— Ну? Вы говорили, что мне на что-то нужно посмотреть?

Хит старалась быть объективной. Она привыкла оценивать, а не осуждать людей. И по ее оценке выходило, что горе горем, но Кимберли Старр обращалась с полицией как с прислугой. Необходимо было как можно скорее поставить ее на место.

— Почему вы солгали мне относительно вашего местонахождения в момент убийства мужа, миссис Старр?

Распухшее лицо женщины все же могло выражать какие-то эмоции, и сейчас на нем появился страх. Никки Хит понравилось это зрелище.

— Что вы хотите сказать? Солгала? Зачем мне лгать?

— Об этом мы еще поговорим. Сначала я хочу узнать, где вы находились между тринадцатью и четырнадцатью часами, потому что в «Дино-Байтс» вас не было. Вы мне солгали.

— Я не лгала. Я была там.

— Вы оставили сына с няней и ушли. У меня есть свидетели. Может, мне допросить еще и няню?

— Нет. Это правда, я ушла.

— Куда вы ушли, миссис Старр? И я советую вам на этот раз говорить правду.

— Ну хорошо. Я была с мужчиной. Просто мне стыдно было тогда рассказывать вам.

— Значит, расскажите сейчас. Что значит — вы были с мужчиной?

— Боже, ну вы и сучка. Я была в постели с этим человеком, понятно? Довольны?

— Его имя?

— Вы шутите, что ли?

Лицо Никки, в отличие от лица Кимберли, вполне адекватно отражало все ее эмоции. По его выражению вдова поняла, что детектив говорит вполне серьезно.

— И не надо про Барри Гейбла, потому что он утверждает, что вы послали его подальше.

У Кимберли отвисла челюсть.

— Барри Гейбл. Помните мужчину, который набросился на вас на улице? Вы еще сказали детективу Каньеро, что он, наверное, хотел вырвать у вас сумку и что вы его в первый раз видите.

— Я была с любовником. Мой муж только что погиб. Как я могла сказать об этом?

— Надеюсь, сейчас вы преодолели свою застенчивость, Кимберли, так что расскажите мне об этом втором любовнике, чтобы я могла проверить ваше алиби. Вы ведь наверняка уже поняли, что я проверяю все.

Кимберли назвала ей имя врача — Кори ван Пелдт. Да, это правда, сказала она, и да, это тот самый врач, у которого она только что была. Хит заставила ее произнести фамилию по буквам и записала ее и номер телефона. Кимберли рассказала, что познакомилась с ним две недели назад, когда решила сходить к косметологу и узнать, не нужны ли ей какие-нибудь процедуры, и вдруг поняла: это то самое, что она искала всю жизнь. Хит была на сто процентов уверена, что «то самое» находилось в брюках доброго доктора и называлось «бумажник», но воздержалась от комментариев. Она молила небо о том, чтобы у Рука тоже хватило на это мозгов.