Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро

— Позвольте, дорогой коллега, — перебил его Семакгюс, — мне кажется, вы забыли еще одну важную деталь.

— Совершенно справедливо, прошу меня простить. Итак, я уточняю: «Твердого содержимого в желудке не обнаружено, только немного жидкости. Ни в двенадцатиперстной кишке, с виду абсолютно здоровой, ни в тонком кишечнике изменений цвета не наблюдается. Затем мы приступили к вскрытию грудной клетки. Легкие, как и сердце, оказались здоровы, стенки же пищевода показались нам раздраженными. Мышцы и ткани шеи отечные. При обследовании ротовой полости мы не обнаружили никаких повреждений, зубы также без повреждений, из чего следует, что никто силой не заставлял жертву выпить вредную или отравленную жидкость. Осмотр половых органов искомого трупа и собранные нами вещества показали, что незадолго до смерти жертва, скорее всего, вступала в интимную связь. После проведения вскрытия мы посыпали труп вышеуказанной покойной дамы де Ластерье солью, дабы сохранить его для последующего, более подробного осмотра. Совершение вскрытия подтверждается и свидетельствуется протоколом, составленным по всем надлежащим правилам, дабы означенный протокол о вскрытии был занесен в отчет, а при необходимости мог быть зачитан, дабы указанное выше подтвердить. Записано 7 января 1774 года. Оригинал означенного протокола подписан Гийомом Семакгюсом, Шарлем Анри Сансоном, Пьером Бурдо, подлинность подписей коих удостоверена полицейским секретарем Дезале. Оный же секретарь удостоверил копию сего протокола».

Несмотря на расстроенные чувства, Николя остро ощущал непривычность сегодняшней процедуры. Хотя Бурдо вел дело четко и уверенно, вскрытие сопровождалось исключительно медицинскими репликами анатомов. Чтобы прояснить смысл этих реплик, требовались наивные вопросы человека, здравомыслящего и одновременно любопытного, а такие вопросы в нужный момент умел задавать он один. Конечно, в этот раз анатомируемое тело было настолько ему дорого, что, возможно, он бы не смог выдавить из себя ни слова. Ему казалось, что перед ним исполняли пьесу для квартета, но четвертый оркестрант, тот, благодаря которому инструменты звучат в унисон и мелодия обретает всю свою красу, почему-то отсутствовал. Обычная судебная практика предписывает врачам и хирургам, приглашенным для проведения вскрытия, не высказывать собственного мнения, их обязанность ограничивается описанием и медицинским истолкованием увиденного, делать выводы — это обязанность следователей и судей. Далее начинается поиск улик; завершает процедуру следствия допрос подозреваемых, зачастую с применением пыток — особенно при расследовании уголовных дел. Инспектор, очевидно, обуреваемый теми же мыслями, что и его начальник, казался не менее растерянным.

— Господа, — неуверенно начал он, — все это прекрасно, но в вашем заключении я не уловил самого главного. Отчего скончалась госпожа Ластерье, в чем причина ее смерти?

Семакгюс и Сансон переглянулись. Корабельный хирург кашлянул и, переплетя пальцы рук, звучно защелкал суставами.

— Еще рано делать выводы, — произнес он. — Не исключено, женщина была отравлена. Об этом свидетельствует раздражение поверхностей органов пищеварения, а вот, к примеру, причины отека шеи для меня остались загадкой. Я не могу с уверенностью назвать его причиной смерти, однако, скорее всего, он во многом ей способствовал.

— Возможно, — произнес Сансон, — когда шея начала пухнуть, она испугалась, что задохнется. В таком случае сердце могло само остановиться.

Воцарилась тишина. Бурдо сосредоточенно созерцал очертания тела под джутовой тканью мешка.

— Имеются еще кое-какие предположения, — продолжил Сансон. — Вполне возможно, что имело место плотское сношение; следы, обнаруженные нами, весьма любопытны.

Николя подумал, что данная оговорка смысла не имела.

— Странно, мы не обнаружили в желудке жертвы остатков пищи, — проговорил Семакгюс. — Немного экскрементов, следы жидкости, и все.

— Тем более, — заметил Бурдо, — следует особенно тщательно исследовать беловатый напиток, с виду напоминающий молоко и стоявший на столике у изголовья жертвы. Не перестаю удивляться, господа, что в желудке нет остатков пищи, хотя нам в точности известно, что перед смертью жертва давала своим гостям роскошный ужин.

— Быть может, — предположил Сансон, — ей пришлось выдать обратно все, что она съела? Разве наблюдения, сделанные в ее комнате, не наводят на такую мысль?

— Нисколько. Рвотные массы были жидкими, а в гардеробной мы не нашли ни одной из тех штучек, которыми прочищают желудок. Доктору Семакгюсу предстоит установить содержимое рвотных масс, а также сделать анализ пищи из этой корзины.

— Значит, разгадку следует искать в белой жидкости, изучением которой я займусь, как только смогу, равно как и исследованием остатков пищи, столь заботливо вами сохраненных, — ответил корабельный хирург. — На сегодня, я полагаю, мы сделали все возможное. Встретимся завтра здесь же, в три часа пополудни, и я сообщу вам результаты своих исследований.

Семакгюс сложил инструменты в кожаный портфель. Те, кто хорошо знал его, понимали, что поспешность, с какой он промывал инструменты под струей воды маленького медного фонтана, свидетельствует, что у него назначено свидание и он не хочет на него опоздать. Поклонившись, Семакгюс исчез под сводами лестницы, и вскоре эхо донесло до них удалявшиеся звуки его шагов. Сансон также собирался уходить, когда инспектор подозвал его и, отведя в самый дальний угол, что-то долго шептал ему на ухо. Оба вернулись с улыбками на лицах и сразу направились к Николя.

— Господин комиссар, — произнес Бурдо, — я нашел вам пристанище на ночь. Наш друг согласился приютить вас у себя в доме. Там вас никто не станет искать.

Он смущенно закашлялся, понимая, что слова его могли показаться палачу оскорбительными.

— Давайте встретимся с вами завтра утром возле дворца Меню Плезир[12], ближе к полудню. Мы продолжим расследование, которое, как мне кажется, пока недалеко продвинулось. Разумеется, из вскрытия следует, что жертва была отравлена, однако причины и обстоятельства отравления по-прежнему неизвестны.

Николя снял очки.

— Совесть не позволяет мне подвергать риску нашего друга: ведь я могу скомпрометировать его.

— Сударь, — произнес Сансон, — для меня ваш визит — большая честь. Не тревожьтесь, я ничем не рискую. Нельзя потерять должность, которой у тебя нет. А когда настанет день официального вступления, подозреваю, что конкурентов у меня не будет!

— Как! — воскликнул Николя. — Вас еще не ввели в должность? Однако все давно уже величают вас Парижским господином.

Палач печально улыбнулся.

— Мой отец жив, а назначить нового палача, если прежний еще жив, может только Его Величество. Когда настанет урочный день, король специальным письмом подтвердит мои полномочия и окончательно утвердит меня в должности.

— Но кто же ваш отец, и где он теперь? — удивленно спросил Бурдо.