Отшельник Книга 3 - Сергей Николаевич Шкенев

За единственный выстрел без приказа сразу на четверть жалованье срежет, а уж за четыре бомбарды… Да и то сказать, огненное зелье привозят из того же Милана или Флоренции, и оно неимоверно дорого. У московитов, говорят, оно дёшево и его много, но они на сторону не продают, а кому очень нужно к тому сами приходят и стреляют. Вот как сейчас.

Маэстро Гаэтано не надеялся отбиться от людоловов тёсанными из камня ядрами, но рассчитывал, что замок их не заинтересует. Не за тем пришли. Тем более конница замки не штурмует.

— Ну и чего вы ждёте? — повторил маркраф.

Итальянец поклонился и вернулся к бомбардам. Проверил ещё раз каждую, поправил прицел, хотя вряд ли ядра хоть в кого-нибудь попадут, обругал для порядка криворуких помощников, и взял запальник с тлеющим фитилём.

— Поберегитесь, мессир!

Вот так — сам рискуй, но никогда не смей подвергать опасности нанимателя. Как раз артиллерия и есть сейчас самое опасное оружие. Для того, кто его применяет.

Но несмотря на всю бесполезность при обороне, бомбарды на стены всё равно затаскивают. Ибо модно, богато, и является определённым признаком вольнодумства — несколько Пап подряд издавали энциклики, запрещающие использование богомерзких грохочущих и воняющих серным дымом труб.

Запальник, это длинная палка с пеньковым фитилём, пропитанным селитрой. Маэстро ткнул огонёк в запальное отверстие, и бомбарда оглушительно рявкнула. Он проводил взглядом каменное ядро, обмотанное верёвкой для придание нужного размера, и неторопливо пошёл к следующему орудию. Стрельба есть дело неспешное, и многие торопыги, пренебрегавшие этим правилом, беседуют сейчас с ангелами на небесах. Или с чертями в аду, что более всего вероятнее.

Бабахнула вторая бомбарда, за ней третья и четвёртая, и на стене всё заволокло едким пороховым дымом. Пришлось подождать, пока его развеет ветром, и только потом обслуга бросилась к орудиям. Их сначала нужно охладить смоченными в уксусе тряпками, потом прочистить внутри, тщательно проверив на отсутствие тлеющих остатков пеньковых пыжей, и только тогда можно приступать к заряжанию. Дело тоже совсем небыстрое, и доверить его кому-то другому маэстро не мог — ведь к каждому жерлу полагается своё, строго определённое количество совочков пороха, а помощники в собственных пальцах путаются, болваны необразованные.

Как и ожидалось, ядра никуда и ни в кого не попали, зато вызвали нездоровое любопытство татаро-московитских людоловов. Видно было, что они о чём-то спорят, а потом в сторону стен замка направился всадник. Прямо к воротам, не опасаясь выстрелов из лука или арбалета. Неужели наивный дикарь не знает, что неприкосновенность переговорщиков не распространяется на варваров?

— Не стрелять! — предупредил маркграф Готфрид. — Давайте послушаем, что он от нас хочет.

Татарин остановился в тридцати шагах от ворот и крикнул на неожиданно хорошей и правильной латыни, которую в Священной Римской Империи понимал каждый благородный и образованный человек. Так, во всяком случае, считалось.

— Эй вы, свиноподобные порождения прокажённых ослиц и плешивых собак, чего грохочете и мешаете добрым людям спокойно заниматься своими делами?

— Маэстро, угости наглеца ядром, — потребовал маркграф.

— Невозможно, — развёл руками итальянец. — Бомбарда не может стрелять на такие маленькие расстояния.

— Тьфу на тебя! За что я плачу деньги? — выругался фон Гогенштауфен и вступил в перепалку с переговорщиком. — Не твое дело, дикарь, когда и куда мы стреляем! Проваливайте отсюда, пока целы! Так и быть, отпускаю вас живыми!

— Какое благородство! — засмеялся переговорщик. — Видят Христос и Аллах, мы не хотели вас трогать, но вы сами напросились! Бросайте оружие и выходите с поднятыми руками, и сдавшиеся останутся живыми. В случае отказа — смерть. Времени на раздумье, извините, не даю.

— Нужно сдаваться, — раздался голос за спиной, и фон Гогенштауфен резко обернулся. Жирный монах-бенедиктинец, давно прижившийся в замке безобидным прихлебателем, благочестиво перекрестился. — Он упомянул Христа, мессир, поэтому мы можем рассчитывать на приемлемые условия плена.

— Что ты несёшь, болван? — маркграф ударил святошу в живот кулаком в латной перчатке, отчего тот упал на колени, и его вырвало съеденным на завтрак каплуном и тёмным пивом. — В цепи мерзавца, а потом спросим, кто его научил предательским речам.

Императоры Священной Римской Империи издавна вели борьбу с Папами Римскими, порой переходящую в боевые действия, и Готфрид фон Гогенштауфен, как приближённый нынешнего императора, тоже недолюбливал святых отцов. Он и монаха пригрел в замке только лишь из приличий, ну и для того, чтобы было кому окормлять гарнизон и наёмников.

Да и то сказать, Папа Римский, вошедший на Святой Престол на мечах выживших участников неудачного крестового похода на Московию, ведёт себя подозрительно — перестал в проповедях предавать анафеме проклятых схизматиков, и даже намекает, что не прочь бы встретиться с их Патриархом, дабы урегулировать возникшие между католиками и православными недоразумения.

Однако воины гарнизона не придерживались отличного от своего сеньора мнения, и заковывать монаха в цепи не торопились. Это же святотатство! Как можно налагать железа на такого весёлого обжору и пьяницу, в благочестии своём не пропускающего ни одной юбки в замке? Это оскорбление католической церкви.

Маркграф даже расслышал глухой ропот и не стал обострять ситуацию. Отдал другую команду:

— Эй, арбалетчики, ну ка угостите варвара болтами! Негоже гостю оставаться без угощения! — и первым рассмеялся над собственной немудрёной шуткой.

Вот этот приказ выполнили охотно. Точнее, попытались выполнить, так как татарин сразу заметил угрозу, моментально соскочил с коня, и сдёрнул с плеча висевшую там на ремне короткую аркебузу с тонким стволом и какой-то толстой штукой под этим стволом. Раздался хлопок, и почти тут же на стене ещё один. И ещё. И ещё… Во все стороны пополз удушливый белый дым, разрывающий лёгкие и выедающий глаза. Два арбалетчика, жутко кашляющие и ослепшие, свалились со стены в ров и там затихли. Наверняка шеи себе сломали.

Сотник Муса Дамирович Аксаков погладил АКМ по ореховому прикладу и проворчал:

— Ну вот, а то всё спрашивали, зачем мне подствольник и гранаты с «черёмухой». Ведь хорошая же штука!

На взрывы гранат тут же примчалась подмога, волокущая с собой маленькую бронзовую пушчонку калибром семьдесят шесть миллиметров. Да, на Руси давно уже ввели самарскую систему измерений, в девичестве метрическую, и все оценили удобство, когда один килограмм одинаков что в Москве, что в Твери, что в Новгороде. Так что пушка была именно семьдесят шесть миллиметров. Но её обычно хватало, чтобы начинённый тротилом снаряд вынес ворота любого города или замка., пусть даже не с первого попадания. А тут вообще хорошо — расслабились тирольцы в безопасности, и заржавевшие механизмы не дали поднять мост через ров. Выкатывай орудие на прямую наводку, и стреляй в собственное удовольствие.

Зарядили, навели, но выстрелить не успели — с воротной башни замахали палкой с привязанной к ней белой рубахой. Знак, понятный каждому.

— Сдаются, сволочи, — с досадой выдохнул один из пушкарей.