Принц Генри - Эмма Чейз

Все это вызывает некое чувство смирения, и вместе с тем у меня перехватывает дыхание. Словно энергия этих людей, сам их дух наполняют эти камни, говорят со мной, показывают мне – и направляют меня. Даже прежде, чем понимаю, где нахожусь, я оказываюсь в углу восточного крыла на третьем этаже. Здесь тихо – далековато от основных съемочных площадок. Дверь скрипит, когда я открываю ее и прохожу в спальню.

У меня замирает сердце.

Черт возьми, да! Я нашла себе комнату. Потому что для меня здесь идеально – просто идеально.

* * *

Позже, когда солнце начинает клониться к горизонту, но до заката еще несколько часов, весь состав дам и команда спускаются во внутренний двор замка. Ванесса Стил, исполнительный продюсер, объявила, что все ассистенты и те, кто непосредственно не участвует в съемках, должны оставаться внутри или по крайней мере не на съемочной площадке. Поскольку съемка проходит на открытом воздухе, она не хочет, чтобы кто-то из нас случайно попал в кадр.

Я нашла идеальное место, чтобы наблюдать за съемками – на лесистой стороне замка, на холме. И рядом есть дерево – на всякий случай, для укрытия. Отсюда открывается просто великолепный вид на вход в замок внизу, ну а с собой у меня книга, чтобы скрасить ожидание. Сев у дерева спиной к стволу, удовлетворенно вздыхаю. Это будет просто чудесно. Открываю книгу… и чуть не подпрыгиваю от неожиданности, когда сзади раздается покашливание.

Когда я поднималась сюда, то никого здесь не заметила.

Закрыв книгу, я осторожно выглядываю из-за ствола. Достаточно далеко… но ошибки быть не может – в нескольких ярдах от меня стоит Его Королевское Высочество принц Генри собственной персоной.

Тихонько охнув, я прячусь за дерево.

Когда я росла, была буквально завалена новостями о королевской семье, а стены моей спальни были увешаны плакатами с изображениями наших прекрасных принцев – как у каждой девушки в Весско. Николас был серьезным – уравновешенным, благородным, прямо как мистер Дарси. А Генри всегда больше походил на Фийеро Тигелаара из мюзикла «Злая»[16] – веселый, страстный, легкомысленный, сосредоточенный разве что на какой-нибудь очередной вечеринке и на собственных удовольствиях.

Поднимаюсь и осторожно выглядываю из-за дерева, чтобы взглянуть на него еще разок.

Сердце колотится как бешеное, и голова идет кругом, а горло сжимается, потому что – о господи, боже мой! – он идет прямо сюда! Целенаправленно, широким шагом, прямо в мою сторону. А значит, когда он будет здесь, мне придется с ним заговорить.

Хотя нет, мы встречались с ним однажды, совсем ненадолго – в прошлом году, в пабе, где он был со своим братом и Оливией Хэммонд, которая теперь принцесса Оливия, герцогиня Фаирстон. И хотя я знаю немало деталей о жизни принца Генри Джона Эдгара Томаса, для меня он по-прежнему остается красивым незнакомцем. А с незнакомцами я не слишком хорошо общаюсь.

Я озираюсь по сторонам в поисках пути к отступлению. Просто свернуться калачиком за деревом, как улитка в ракушке, уже не получится – очевидно, он заметил меня. «Вот черт!» Смотрю на ветки – я ведь отлично умею лазить по деревьям, – но даже самая низкая из них все-таки слишком высоко, чтобы до нее допрыгнуть. «Ну черт возьми!»

Он уже почти здесь. «Вот дерьмо. Дерьмо!»

Кажется, мне не хватает воздуха, и я вот-вот потеряю сознание. Что ж, по крайней мере тогда проблема разговора с ним будет решена, но от этого еще более неловко – это я по собственному опыту говорю.

Мысленно встряхиваю себя. Мне просто нужно придумать, что сказать. И теперь единственная мысль, витающая у меня в голове: «Придумай-хоть-что-то, придумай-придумай-придумай».

Руки у меня потеют и немеют.

Я могла бы осведомиться о здоровье его матери – это всегда безопасный ход в любой беседе. Вот только… его мать умерла.

«Да пропади оно все пропадом!»

И… он уже здесь.

Я быстро опускаю взгляд и замираю, как олень в свете фар. Неотрывно смотрю на его черные ботинки, начищенные до зеркального блеска, потом поднимаю взгляд чуть выше, к его стройным ногам, затянутым в… полиэстеровые брюки? Бедра и пояс прикрыты белым пиджаком с ярко блестящими пуговицами с пурпурными вставками, а широкие плечи украшены эполетами с золотыми кистями.

Какой глупый наряд – как костюм Прекрасного принца, – но даже в таком наряде он умудряется выглядеть просто сногсшибательно.

Верхняя пуговица застегнута, подчеркивая его сексуальный мужественный кадык. У него точеный подбородок, покрытый короткой щетиной, дьявольски привлекательные полные губы, прямой царственный нос, густые, непослушные темно-русые волосы и такие красивые глаза, от которых захватывает дух, а слова и мысли просто теряются. В них словно заключена зеленая буря, и вместе с тем они теплые, как изумруды, отражающие солнечный свет. Я помню, как увидела его впервые и подумала, что ни один из его портретов не мог передать его удивительные глаза.

И теперь, когда я снова вижу его, убеждаюсь в этом снова.

Даже если бы дар речи не покидал меня регулярно, сейчас бы точно покинул.

Принц Генри хмурит брови, глядя на меня почти недовольно.

– Кто-то умер?

Вопрос настолько нелепый, что я даже забываю паниковать.

– Что?

– Или вы – ведьма? – он прищелкивает языком, качая головой. – Простите, викканка. Язычница? Поклонница темных искусств? Какой нынче политкорректный термин?

Это что, происходит на самом деле?

– Эм-м… Думаю, виккане – вполне приемлемо.

Он кивает.

– Точно. Так, стало быть, вы – викканка?

– Нет. Католичка. Не особо набожная, но…

– Хм, – он указывает на мои руки. – А что вы читаете?

– О… «Грозовой перевал».

Он снова кивает.

– Хитклифф, да?

– Да.

– Так это про толстого рыжего кота?

Я пытаюсь осмыслить, что он говорит. Комикс! Он думает, что я читаю комикс про кота Хитклиффа.

– Вообще-то нет, это о молодых мужчине и женщине, которые…

Он прищуривается, и уголки его губ подрагивают в улыбке, и я понимаю, что краснею.

– Вы шутите надо мной, Ваше Высочество?

– Ну да, – он посмеивается. – Кажется, получается не очень. И прошу, зовите меня Генри.

Мой голос звучит еле слышно, когда я пробую повторить:

– Генри.

Он все еще улыбается, но его улыбка смягчается – словно ему понравилось, как я это произношу. А потом, опомнившись, приседаю в реверансе, как и надлежало с самого начала.

– Ох. А я…