Последний рубеж - Андрей Стерхов

– Сначала в одном месте причина, а только потом, через время и в другом месте – следствие. Но никак не наоборот. Так, Гринберг?

– Все верно, господин Верховный Комиссар.

– Ну и ладно. Ну и пусть. Оставим яйцеголовое яйцеголовым, сами же вернемся к нашим баранам. Вы, Гринберг, как я полагаю, считаете, что луч имел искусственную природу? Так? Вы думаете, что ваш – к слову сказать, морально устаревший и технически изношенный – вертолет сбили аборигены? Сбили непреднамеренно, но все же сбили. Вы так считаете?

– Упаси Всевышний! – Гринберг театрально всплеснул руками. – Я ничего подобного не считаю, господин Верховный Комиссар, поскольку имею представление об уровне технического развития на Тиберрии. Он чрезвычайно низок. У-луч никак не может иметь искусственную природу.

– А какого черта тогда вы обращаетесь в Комиссию?

Гринберг ничего не ответил, но его взгляд был красноречив и выражал крайнее недоумение.

Не дождавшись ответа, Старик еще раз задал тот же самый вопрос:

– Я спрашиваю, Гринберг, зачем вы обращаетесь с этим делом к нам, если на ваш взгляд гибель сотрудников Компании вызвана природным явлением?

– Как зачем?! – все еще удивлялся Гринберг.

– Ну да – зачем? Зачем вы отнимаете мое время? Мне что, по-вашему, больше заняться нечем? Вы думаете, я день-деньской пальцем в носу ковыряю от нечего делать?

Гринберг пожал плечами и заговорил деревянным голосом:

– Господин Верховный Комиссар, но ведь есть же предписание информировать Чрезвычайную Комиссию по противодействию посягательствам в случаях, вызывающих… Хм… так сказать, подозрение.

– А вы, Гринберг, полагаете, что это именно такой случай?

– Я… – На одутловатом лице Гринберга читалась нерешительность. – Я… – медлил он с ответом. – Я… – И, наконец, выкрутился: – Я действую в соответствии с процедурой, господин Верховный Комиссар.

«Как будто воздух вышел из простреленного колеса», – подумал Харднетт с презрением.

– А-а-а! – понимающе воскликнул Старик. – Значит, вы, Гринберг, хотя и не считаете, что вертолет сбили аборигены, все же проявляете формальную бдительность?

– Ну да… Формальную. Это в области моих полномочий.

– Это весьма похвально, Гринберг. Весьма. Формализм – основа безопасности. А то, знаете ли, бывает иной раз, что… – Старик осекся. – Разные случаи, в общем, бывают. – И внезапно предложил, будто в награду за надлежащее исполнение инструкций: – Послушайте, Гринберг, а вы не хотели бы меня увидеть? А? Хотите увидеть, каков я на самом деле? Я могу устроить. Хотите? Прямо сейчас. А, Гринберг?

– Сейчас?!

Вице-президент Всемирной Сырьевой Корпорации невольно вздрогнул, отчего секундой позже смутился и густо покраснел. Старик, радуясь своей шутке, беззлобно засмеялся:

– Ладно, Гринберг, не пугайтесь. Я пошутил.

– Господин Верховный Комиссар, я…

– Оставьте, Гринберг, говорю же, пошутил. – Старик метнул быстрый взгляд на экран. – А вот интересно, Гринберг, каким вы меня представляете? Мое изображение на ваш экран не выводится. Голос преднамеренно искажен. Фото моих в глобальной сети вы никогда не видели – не могли видеть, их там не размещают. Их вообще нигде не публикуют, потому что их нет в принципе. И видео – тоже, разумеется. А когда идет прямая трансляция еженедельных обращений или заседаний Комиссии, то меня… Сами знаете. Короче говоря, никогда вы меня не видели и истинного моего голоса никогда не слышали. Но ведь вы меня, Гринберг, каким-то рисуете в своем воображении? Ведь так? Интересно – каким? Черной старухой с отвислыми сиськами?

– Ну… Я… Понимаете, господин Верх…

– Ладно, не мучайтесь, Гринберг, это я так… Шутки ради.

– Да я…

– Прекратите, говорю. Забудьте.

Вице-президент так и замер с открытым ртом. Старик же, будто вспомнив что-то очень забавное, улыбнулся и, продолжая улыбаться, спросил:

– А знаете, Гринберг, каким меня видят шрохты?

– Шрохты?! – удивился тот.

– Да-да, шрохты. Забавный народец с планеты Прамадш. Есть такая в Приграничье, входит в Лигу Созревающих. Нами используется как исправительная колония.

Гринберг кивнул, подтверждая, что слышал о такой, и Старик продолжил:

– Юго-восточный континент этой нетронутой техническим прогрессом планеты заселяют многочисленные племена, входящие в группу шрохтов. Они откуда-то знают обо мне, по-видимому, от заключенных, считают богом и называют Арчионом.

– Интересно, – соврал Гринберг.

– Я тоже нахожу это весьма интересным и даже поучительным, – сказал Старик. – Так вот. Они считают, что Арчион, то есть я, – это рассерженное восьмирукое божество из сонма огненных божеств. Эдакий хранитель истинной веры, пугающий и безжалостный. По легенде, на моем челе красуется венец из тринадцати черепов, на груди висит ожерелье из отрубленных голов, в одной руке я держу скипетр из берцовой кости Непрошеного Гостя, в другой – чашу из черепа царя царей. Одолевая скверных духов, я ем их мясо и пью их кровь. А еще, по мнению шрохтов, я не способен достичь личного блаженства и обречен на вечную войну с теми, кто мешает распространению истинной веры и чинит зло сынам Земли. Каково? Впечатляет?

– Ну что взять с малых сих, господин Верховный Комиссар, – осторожно прокомментировал услышанное Гринберг.

– А мне кажется, удачный портрет, – продолжая веселиться, заметил Старик.

– Хм…

– Вы так не считаете?

– Вам виднее, господин Верховный Комиссар.

– Да, верно. Мне виднее. Высоко сижу, далеко гляжу… Кстати, почему вы ничего не говорите о пропавшем раймондии?

– О рай… – Гринберг растерянно покрутил головой и нервным движением ослабил галстук. Вопрос явно застал его врасплох.

«Удар ниже пояса», – усмехнулся Харднетт.

– Вы уже в курсе? – ответил Гринберг вопросом на вопрос.

– Уже, – подтвердил Старик и пояснил: – Должность у меня такая – всегда быть в курсе всего.

– Мы, господин Верховный Комиссар, полагаем, что данный инцидент не выходит за рамки корпоративных интересов.

– Меня не интересует, что вы там полагаете, Гринберг! На чужой планете пропали двое землян, скоро уже сутки, как вы не можете найти их своими силами и при этом не соизволите проинформировать Секретариат Комиссии. Это как понимать? Как простую безалаберность? Или как… саботаж?

Старик говорил негромко, но со зловещим придыханием. Гринберг, словно рыба в руках рыбака, беззвучно хватал ртом воздух. Он не знал, что сказать.

А Харднетт в это время наблюдал, как в лесу потемнело, потом стало еще темнее, и еще – так, мало-помалу, гаснет свет в театральном зале перед началом спектакля. В какой-то миг лес вовсе погрузился в кромешную мглу. Лишь изредка его озаряли вспышки бледно-голубого света, и тогда проявлялись черные силуэты деревьев. Эти корявые, многорукие тени выглядели жутковато.