Мольер - Кристоф Мори
Шрифт:
Интервал:
Маршруты труппы по-прежнему тщательно продуманы: не в зависимости от сельских ярмарок, а в зависимости от собраний местного дворянства, типа Генеральных штатов Лангедока. И это еще не всё! Мольер предлагает свои услуги не просто владельцам замков, а только тем, кто напрямую связан с королевским двором. Он поверил в Конти, потому что тот младший брат принца Конде, кузен короля. И не разочаровал его. Чем он перещеголял Кормье? Декламацией? Репертуаром? Нет. Изысканностью декораций, костюмов и естественными повадками выпускника Клермонского коллежа, мещанина, умеющего себя держать, — вот что покорило принца. А аббату де Конаку приглянулась сама труппа, проникнутая духом семьи, который сплачивал актеров; веселость Бежаров, совместная жизнь трех поколений, которые не противопоставляют себя друг другу и среди которых Мольер выглядит главой, отцом семейства, внимательным ко всем, чтобы каждому досталась своя роль. Вот как нужно поставить дело — как это умел делать Поклен. Дух труппы соткан из взаимной привязанности, сторонний человек поражен коллективной чувственностью, добрым настроем, крепким здоровьем всех и каждого. Конечно, Бежар хром. Но этот недостаток на сцене превратили в достоинство. Играют на различиях. Можно ли говорить о «гуманизме Мольера»? Это слово здесь не подходит, потому что характер Жана Батиста не вписывается в некую философскую систему. В нем всё естественно; любовь и понимание человеческой природы, которую нужно беспрестанно исправлять, чтобы высвободить страсти, жить вместе честно и свободно.
Наконец, достаточно поговорить с Мольером, чтобы оценить обширность его познаний. Он говорит и пишет по-латыни и по-гречески, знает право, читает древних авторов. Благодаря столь солидному интеллектуальному багажу его никогда не поставят на одну доску с ничтожным кривлякой, перебивающимся с хлеба на квас, который паясничает на продуваемых всеми ветрами подмостках, получая удары палкой.
В 1655 году в Авиньоне зал для игры в мяч, где обосновалась труппа, находился на первом этаже дома художника Никола Миньяра, унаследовавшего его от тестя. Именно он написал «Портрет Жана Батиста Поклена-Мольера в роли Цезаря». Кто выбрал этот образ — Миньяр, чтобы передать властность директора труппы, или Мольер, чтобы создать себе репутацию трагика? Что за Цезарь! Он держит скипетр твердой и молодой рукой в «трагической» позе. Миньяр подчеркнул богатство костюма с широкими складками плаща. Золото доспехов выделяется на красном фоне тоги и бледнеет в свете, исходящем от лица. Лицо — маска «комедия дель арте». Итак, это двойной портрет для того, кто различит под маскою лицо: молодой актер, завоевывающий мир.
Под руководством Миньяра Мольер обучался технике живописи, придавая остроты своему глазу и вкусу. Мольер чрезвычайно любознателен, художники его завораживают: владея техническими приемами, они умеют создавать целые миры. С болтовни во время сеансов позирования для портрета зародилась дружба, которая так и не угаснет. Мольер поражается:
Возвращаться в Париж Мольер пока не планирует. Еще не время. Каждый день он совершенствуется благодаря встречам и представлениям, которые дает труппа.
Встречи в Авиньоне всегда очень важны. В этом городе, принадлежащем одновременно ключам и лилиям, то есть Риму и Франции, бывают все влиятельные люди королевства и Святого престола. Когда актеры выходят на сцену, их узнают: их видели в Пезена, в Лионе, их уже отождествляют с тем или иным персонажем из репертуара. Начиная с «Летающего лекаря», Мольер задал ритм. Он создал персонаж Сганареля — «короля плутов». Играть его следует виртуозно: смена персонажей (то есть костюмов) происходит практически в режиме реального времени; врач и слуга слывут близнецами, хотя на самом деле это один человек. Публике нравится нереальное, волшебное, фантазия и воображение. Позднее Мольер сможет дать ей всё это благодаря сложной машинерии. Пока он обходится подручными средствами, то есть самим собой, преображая ловкостью и высоким сценическим темпом избитый сюжет, многажды игранный итальянцами. Сганарель стал точкой отсчета их успеха. Ради него приходили смотреть на Мольера. Он был уморителен в «Ревности Барбулье» — известной пьесе на банальный сюжет, но сыгранной совершенно иначе. История известна, но спектакль удивляет. Это и есть театр! Желаете чего-то нового? Мольер решил попытаться и написал «Шалого»: «Когда слуга вам нужен, любой из вас и добр, и мягок с ним, и дружен, а чуть пошла беда — бедняк за каждый шаг и плут, и негодяй, достойный палок». Ничего похожего на комедии Скаррона или Корнеля («Лжец», 1643). Манера игры увлекает за собой, и Маскариль-Мольер поражает тем, что произносит стихи без всякой напыщенности, настолько естественно, будто это проза: «Нет, доброта моя, прервем наш разговор, умолкни. Ты глупа. Я больше с этих пор тебя не слушаюсь»[58]. Зрители чувствуют, что в игре и настроении труппы есть что-то отличное от прочих. Не просто юмор — веселая сторона нежности, представление об уравновешенной жизни. О «честном человеке» пока речи не идет, но он уже пробивается наружу в своей манере судить.
И заключает: «Дай Бог своим нам детям быть отцом».
Занавес падает, секрет раскрыт: раз он молит о детях, для которых он был бы отцом, значит, его дочь — приемная… Будь он отцом Арманды, ему было бы пятнадцать лет в момент ее зачатия. Если только дата рождения верна. Где, кстати, свидетельство о рождении этой девочки? И всё же в финале «Шалого» говорится о детях, которые не являются родными. Мольер всё раскрыл. Зачем к этому возвращаться? Потому что слухи превратятся в легенду.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!