Парфюм для студентки - Анна Леманн

— Вонючка, — зовет он меня, но я не оборачиваюсь — Вонючка!

— Ты как маленький ребенок! — повернувшись заявляю я. — Даже хуже.

— А зачем мне строить из себя того, кем я не являюсь? — спрашивает Кирилл Сергеевич и ставит кружки с нашим чаем на журнальный столик — Мне хватает того, что я делаю то чего от меня ожидают. А уж как говорить с тем или иным человеком я решаю сам.

— Тут ты прав, но зачем обижать человека, который помогает тебе, — надуваю губы.

— Не знаю, — берет кружку с чаем и улыбается — Просто с того момента, как мы поднялись в мою квартиру ты скованная и чересчур спокойная.

— Хочешь, чтобы я стала буйной и разгромила тут все? — улыбаюсь во весь рот и заставляю Воронцова также улыбнуться в ответ.

— Нет, хотел проверить ту ли я Мицкевич в свою квартиру привел. Та, что моя студентка уже давно учудила бы хоть что-то, — прячет улыбку в кружке чая.

— Смешно! — натягиваю улыбку — Почему тут так темно? — спрашиваю про квартиру — Красиво конечно, но как-то пусто. Безжизненно.

— Это простая квартира, — отвечает он мне — Я тут только сплю и завтракаю.

— Это не простая квартира. Это дом! Место, в которое вы должны возвращаться и хотеть сюда.

— Я и так сюда возвращаюсь, — делает последний глоток чая.

И как ему удалось выпить такой горячий чай за пару глотков?

— Потому что спишь тут?

— Да, — ставит кружку на журнальный столик и откидывается на спинку дивана.

— Кирилл Сергеевич, вы меня не понимаете! Дом, это место, что отражает человека. Показывает его сущность. — делаю глоток и затем продолжаю — Для меня дом это там, где мы живем с бабушкой сейчас и я каждый раз бегу домой, потому что там моя комната и моё личное пространство. Место, в котором я могу спрятаться от всего мира. А еще там есть бабуля, — улыбаюсь воспоминаниям — Она приготовит мне сырники, а потом будет сидеть напротив и смотреть как я их ем — от понимания, что возможно этого больше не случиться, на глаза наворачиваются слезы.

— Ты хочешь туда возвращаться, потому что там твоя бабушка. У меня же нет того, к кому я хочу вернуться.

— Так найдите! Заведите кота или собаку на крайний случай, — предлагаю я. — И прекратите разменивать свою жизнь на одноразовые развлечения!

— Мицкевич, ты учишь меня жизни? — спрашивает, выгнув бровь.

— Ни в коем случае, — печально смотрю на него — Не в моих правах.

— Верно, не в твоих. Допивай чай и поехали!

— Хорошо!

Почему так больно на душе сейчас?

Почему я чувствую себя так паршиво?

Почему откровенничаю с Воронцовым?

Зачем советую ему что-то сделать в будущем, если планирую убить?

Почему переживаю о его будущем, если его у него не будет?

Почему мне больно от мысли, что у него не будет будущего?

Кирилл

Около пяти часов я провел за рулем. Рядом на пассажирском сидении свернувшись калачиком сидела Ева. Ее взгляд был печален и меня это напрягало. Размышляя о чём-то грустном она смотрит на ночные пейзажи.

Не люблю тихих попутчиков.

Где Ева Мицкевич, которую нельзя заткнуть?

Так и уснуть можно!

— Мицкевич, расскажи что-нибудь иначе я усну! — прошу ее.

— Что именно? — спрашивает меня, покосившись лишь глазами.

— Все что угодно, — усмехаюсь — О себе. Где ты жила и что больше всего запомнилось?

— Три месяца мы с родителями жили в Европейской деревеньке Кольмар, — начинает свои рассказ и разворачивается ко мне.

— Где это?

— Франция, — отвечает мне — По утрам мы с мамой ходили в булочные, где продавались круассаны и гугельхупфы. Раз в неделю выбирались в рестораны, где всегда заказывали фуа-гра. Именно там я первый раз попробовала это блюдо. Мне нравилось его произносит из раза в раз все больше и больше. Меня уже тошнило от этого блюда, но я продолжала его заказывать, — улыбается воспоминаниям — Но больше всего я любила вечера и дни, когда у папы были выходные. Мы всей семьей гуляли по городу среди старых домиков, многочисленных архитектурных памятников и музеев. Моими любимыми местами были Церковь св. Матфея и Доминиканский монастырь.

— Не слышал об этом месте, — признаюсь честно.

Услышав, как о нем рассказывает Ева и самому захотелось побывать там. Хоть я и не любитель путешествий.

— Это своеобразный архитектурный музей под открытым небом, в котором представлены все архитектурные стили — от поздней готики, Возрождения, барокко, рококо, классицизма, ампира, эклектики, стиля модерн, до модернизма и постмодернизма. — смотрит на меня — После этого я решила стать искусствоведом или музейным работником.

— Той самой бабушкой, что гоняет посетителей музея от экспонатов? — спрашиваю, бросив на нее быстрый веселый взгляд.

— Смешно! — укоризненно произносит она, но улыбается еще шире.

В который раз убеждаюсь, что женская улыбка самая красивая.

А когда она еще и искренняя…

— Тебе бы пошло! — дразню ее.

— Очень смешно! — пытается произнести обидчивым тоном, но в первую же секунду начинается смеяться.

Звонко. Мелодично, от самого сердца.

Заразительно.

— Мой папа тоже так шутил! Говорил, что на день рождение подарит мне серую шанель! — улыбчиво продолжает Ева, — а мама говорила, что еще научит меня вязать, — после этих слов улыбка сходит с ее лица.

— Ева, все нормально? — обеспокоенно спрашиваю ее.

Ничего бл*ть не нормально!

Видно, что ей больно говорить о родителях, а с этим постоянно лезу.

Мне больше нравится, когда Ева улыбается или дразнит меня.

Хочется ее прибить в эти моменты, но каждый раз натыкаясь на ее улыбку и понимая, чем она вызвана хочется просить продолжить издеваться!

Мазохизм чистой воды, но ведь мне не больно…

Мне приятно.

Да, лучше злость видеть на ее лице, чем печаль.

— Все нормально, — произносит, закрыв глаза.

Врет.

Но кто я, чтоб уличать ее в этом?

Имею ли право?

У каждого свои скелеты.

— Хочешь я расскажу что-нибудь? — предлагаю.

— Нет, — произносит она — Я устала и хочу немного поспать.