Грешные удовольствия - Джессика Трапп

Пантос залаял, будто соглашаясь с Адель.

При слове «муж» у Бренны в горле застрял комок.

— На самом деле он мне не муж. — Она выглянула из-за ширмы и посмотрела на простыни — нет ли на них следов крови. — Я все еще девственница. Во всяком случае, я так думаю. Мне надо уехать очень далеко, постараться аннулировать брак и молиться, чтобы Монтгомери никогда меня не нашел.

С задумчивым видом Адель подошла к окну и села на подоконник. Пантос лег у ее ног, положив свою большую лохматую голову на лапы.

Бренна металась за ширмой, затем остановилась перед зеркалом, разглядывая свои растрепанные рыжие волосы и землистый цвет лица.

Кто-то надел ей на голову ночной чепец. Гвинет? Адель? Но завитки вылезали из-под чепчика и торчали в разные стороны. Сама она уже давно его не надевала, но он может понадобиться в будущем, чтобы спрятать под него волосы.

.— Ох, — вздохнула она, глядя на себя в зеркало. Даже если и не умерла, выглядела она отвратительно. Увидев ее в таком виде, монахини решат, что она гулящая и мучается от похмелья после того, как провела всю ночь, выпивая со случайными мужчинами.

Бренна быстро умылась, потерла зубы деревянной ореховой палочкой и немного причесалась, чтобы хоть как-то привести себя в приличный вид. Если она хочет, чтобы на ее пути люди давали ей кров, то должна выглядеть достаточно респектабельно, чтобы ее не приняли за проститутку или больную чумой.

Достав из сундука свое длинное шерстяное платье, она внимательно его рассмотрела. На выцветшем голубом корсаже было три пятна от масляной краски, а кружева по краю прямоугольного выреза спутались. Некогда длинные, элегантно сужающиеся к запястьям рукава, были обрезаны так, чтобы они не мешали ей заниматься живописью. Отсутствие вышивки или каких-либо украшений делало платье мрачным и немодным. Но другого у нее не было.

Она, конечно, может постараться убедить монахинь, что она аристократка, попавшая в беду. Бренна объяснит, что земли ее семьи были захвачены жестокими людьми, и предложит отреставрировать иконы и статуи монастыря. Свой художник может оказаться полезным приобретением.

— Монтгомери собирается выдать Гвинет замуж, — заявила Адель.

— Я не могу спасти Гвинет. — И вообще никого здесь. Бросив последний взгляд в зеркало, Бренна вышла из-за ширмы. — Гвинет должна считать, что ей повезло, что Монтгомери только хочет выдать ее замуж, а не собирается ее выпороть, как меня, и обезглавить. Я больше не хочу ни в чем участвовать. Провоцировать его я больше не собираюсь. — Она повязала голову большим платком, закрывшим подбородок и плечи, и взяла сумку. — Мы должны немедленно скрыться. Пойдем со мной, Адель.

Напасть на Монтгомери с кинжалом было невероятной глупостью. Она может сколько угодно упрекать Бога за то, что она родилась женщиной, это ничего не меняло. Чтобы спастись, ей надо бежать.

Устроив засаду Покорителю, ее отец проявил преступное равнодушие к судьбе своих дочерей и всех живущих в замке. Она больше не будет частью его безумных планов.

Девушки поспешила к выходу, но дверь открылась прежде, чем она успела взяться за ручку. Терьер визгливо залаял, но Адель быстро его успокоила.

Увидев Монтгомери на пороге комнаты, Бренна вскрикнула. Своими разговорами о бегстве она словно по волшебству вызвала их тюремщика из преисподней. Он был одет во все черное и показался ей еще более громадным. В руках он держал цепь.

Где-то в глубине сознания всплыла память о том, как вчера ее вытащили во двор, заставили встать на колени, привязали к колоде и прилюдно выпороли кнутом. Ее сердце сжалось, дыхание сбилось. Она искала на его лице знаки того, что он смягчился, что, возможно, простил засаду отца и ее безумный поступок, но их не было. Его губы были плотно сжаты, широкие плечи напряжены.

Он пришел, чтобы завершить казнь.

Движением руки он сделал знак Адели уйти. Она направилась к выходу, опираясь одной рукой на трость, а другой прижимая к себе кота.

Пантос завилял хвостом и лизнул руку Монтгомери, который пошел за Аделью. Терьер зарычал, и Джеймс протянул к нему руку, будто собираясь погладить. Дункан перестал рычать и понюхал руку, прежде чем выбежать вслед за хозяйкой.

— У меня для тебя новые драгоценности, жена, — последнее слово прозвучало как ругательство.

Бренна отступила назад, бросив взгляд сначала на открытую дверь, а потом на окно. Видимо, к животным он относится лучше, чем к людям, подумала она.

Цепь в руках Монтгомери звякнула. Бренна увидела, что пять железных колец были соединены цепью.

Оковы для раба.

Черт побери!

— Вы собираетесь заковать меня в кандалы?

Ее охватило отчаяние. Планы найти убежище в каком-нибудь монастыре рассеялись словно дым.

Он собирается не просто ее, казнить. Ей предстоят пытки и унижение.

— Неужели вы серьезно…

— Ты изменница. Пусть эта цепь будет самым малым из того, что ты заслужила.

Ноги стали ватными, когда она представила, как с узников сдирают кожу, рвут мышцы, а кости ломают огромными молотками. Агония может длиться несколько дней. Это была расплата за предательство.

Бренна судорожно окинула взглядом комнату. Если ей удастся добежать до окна, она сможет выброситься на каменные плиты двора — смерть будет быстрой. Самоубийством она заслужит себе место в аду. Но дьявол наверняка пожалеет ее больше, чем этот Покоритель.

Она начала потихоньку двигаться к окну. Если она будет торопиться, Монтгомери наверняка что-то заподозрит и помешает ей.

Он подошел ближе, и цепь звякнул в его руке. Взгляд его потемневших глаз был суровыми и пугающим.

Ее сердце билось в таком ритме и так громко, что ей казалось, что это биение должно быть слышно и ему. Она медленно отступала к окну, готовясь к последнему прыжку.

Но Джеймс, будто читая ее мысли, шел за ней.

Она сделала движение в сторону. Смерть манила ее, как легкое избавление от пыток и унижения. Пальцы уже коснулись подоконника, а колени — стоявшего под окном табурета.

Но в тот момент, когда она уже вскарабкалась на подоконник, чтобы совершить прыжок и поменять жизнь в оковах на безопасность ада, он схватил ее за лодыжку.

— Нет! — Она лягнула его, чтобы избавиться от железной хватки. — Отпусти меня!

Он дернул ее назад. Бренна ударилась коленями, бедрами и грудью о край подоконника.

— Хватит бороться, девчонка! Такого быстрого конца у тебя не будет.

Она закричала в панике, пытаясь увернуться; Не обращая внимания на крик, он поднял ее на руки и отнес на кровать.

— Тише! Успокойся, жена.

На этот раз это слово не прозвучало как ругательство. Наоборот, он произнес его тихим, почти ласковым голосом.

Но она продолжала бороться, хотя это было все равно, что бороться с железной клеткой, и успокоилась только тогда, когда ее силы иссякли.