Кошачья голова - Татьяна Мастрюкова

Возможно, надо было что-то сделать, как-то показать свою поддержку, то, что мне плевать, что там несет эта Палашка, — это ничего не меняет. Но вместо этого я просто встал и вышел из комнаты.

Значит, Алина одна уходила на поздний сеанс в кино или тупо сидела в торговом центре, чтобы создавать видимость обычной жизни.

Я же тоже пытался из дома слинять, лишь бы не оставаться здесь, с Палашкой. Уходил, шатался по улице. Редко кого из знакомых встречал, с кем можно потусоваться нормально, так что скучища была жуткая. Часто бывало, что, видя знакомое лицо, я спешил избежать встречи. Тоже шел в торговый центр, толкался в магазинах техники, игрушек, где всегда интересно. Или сидел на скамейке в фуд-корте и тыкал в телефон. На киношку каждый день денег у меня не было.

Но, в отличие от сестры, у меня это продолжалось всего несколько дней. Потом за мной стал следить охранник, который заподозрил, что я воришка. Я, разумеется, занервничал, и тот лишь утвердился в своих догадках. Поэтому на следующий день, когда я снова пришел, мне прямо у дверей предложили гулять где угодно, только не в их торговом центре, если не хочу оказаться в полиции. И добавили, что без родителей больше не пустят.

Я даже оправдываться не стал, вернулся домой.

Но у меня причина веская, а у Алины какая была? Теперь понятно, почему она так легко отказалась от тусовок. Или нет, все врет эта Палашка? Ей же нельзя верить. Хотя она частенько говорит правду, особенно когда это что-то неприятное, неприглядное.

Вдруг это тоже правда?

Выходит, у нас с сестрой и друзей-то особо нет, с кем можно пообщаться по душам. Только она и я. Но и между собой мы не очень близки.

Одно точно: у этой всегда получается сделать больно, неприятно и гадко.

Если кто-то из семьи ведет себя подобным образом, ты все равно находишь для него оправдание, и тогда не так обидно. Привыкаешь, пропускаешь мимо ушей. Лучше бы близкие так не поступали, но ты смиряешься или огрызаешься в ответ и живешь себе дальше, как обычно. Знаешь, что это все равно твоя семья, безопасное место. Наговорят гадостей, но при этом спасут и помогут.

Так себе оправдание, знаю. Но ведь все так живут, наверное. И я, наверное, ничуть не лучше. Только чужому такое токсичное поведение простить нельзя. Особенно этой нечисти Палашке.

Отцовская бритва лежала на своем обычном месте. Уезжая, он забирал с собой походную, подешевле, а навороченную электрическую использовал только дома. Я пару раз в тайной надежде стимулировать рост волос на лице безрезультатно жужжал ею и по щекам, и под носом. Только время зря потерял.

Сейчас мне, прямо скажем, было ссыкотно. Но все же волосы — не голова, отрастут. Да на самом деле не очень-то и жаль расставаться с этим жирным убожеством. Даже лучше, не будет казаться, что я вообще голову не мою. И мать отстанет. И не будет этих мимолетных, но говорящих взглядов одноклассниц. Можно подумать, их прыщи никто не замечает…

Тьфу, не о том думаю.

Зажмурившись, я настроил бритву и, сделав глубокий вдох, как перед прыжком в воду, быстро, чтобы не раздумать, провел ею прямо по пробору до макушки. Потом сделал еще одну дорожку рядом. Волосы защекотали нос, нападали в раковину. Дальше дело пошло веселее, я уже и глаза открыл. Правда, с затылком вышел затык.

— Ты что, дурак?! — закричала Алина, увидев меня. И заплакала.

Я молчал.

Она меня обняла и повела досбривать остатки волос, а потом сама прибралась в ванной, хотя у нас было четкое правило: кто насвинячил, тот и убирает.

Без волос я выглядел совершеннейшим малышом, совсем не хулиганом, как втайне надеялся. Придется

вне дома таскать бейсболку. Впрочем, я и так ее все время ношу.

Палашка орала и била Алину по голове в платочке:

— Йой, ёшки-ёшки-ёшки-йой! Дурачина, что сотворила! Палашечка такая красивенькая с волосиками. Бз-з-з! Бз-з-з! Вот я уж накажу, накажу!

Но била не сильно, жалела тварь человека, которым управляла…

Мама была потрясена. Она сначала даже ничего не сказала, просто села и смотрела на нас огромными глазами. Я бы добавил: «Тоже была потрясена», но сравнивать икотку с мамой… Это вообще запредельно.

Пришлось маме подсказать, чтобы она уже начала на нас орать и ругаться:

— Это, мам, все интернеты. Такой флешмоб. Летний. Очень популярно по всему миру. Еще нужно кольцо в нос, но мы уж не стали делать.

Мама сделала несчастное лицо, опять же молча махнула рукой и ушла на кухню. Потом, правда, проходя мимо, влепила мне такой подзатыльник, что в голове загудело. Но это ладно, это не страшно.

Мама молча смотрела, как мы едим, потом глубоко вздохнула и сдержанно сказала:

— Не думала, что когда-нибудь это прозвучит в нашей семье… Но если в интернете все будут…

— С крыши мы не прыгнем, — тут же перебила Алина.

Но в контрасте с каменным выражением лица ее утверждение прозвучало как-то не очень уверенно. Я тут же поспешил исправить ситуацию:

— Ну, мам, мы же тобой воспитаны, знаем, когда нужно остановиться и что можно или нельзя делать.

— Не знаю, не знаю. Теперь, сын, я ни в чем не уверена…

Алина демонстративно медленно отложила вилку с недоеденной котлетой, встала и ушла. Хлопнула дверь в ее комнату.

— Ну вот что это такое? Что не так? — плачущим тоном обратилась ко мне за поддержкой мама.

А что я мог сказать? Пожал плечами и продолжил есть. Вкус еды не изменился, в горле котлета не застревала. Нельзя себе аппетит портить. Поем, тогда и подумаю. Но когда меня осенила прекрасная, по моему мнению, мысль, я немедленно поспешил поделиться ею с мамой:

— Смотри, мам, как здорово, что я не отличник. И экзаменов у нас нет. Прикинь, если бы из-за этого всего у меня снизилась успеваемость, учителя заволновались бы, стали тебя дергать. А тут вообще никакой разницы! Никто и не замечает!

— Ты соображаешь, что говоришь, Егор? — вместо благодарности вспылила мама. — И что я отцу скажу, по-твоему? «Зато наши дети не спрыгнули с крыши»?

Тут я подумал, что зря про учебу поднял тему. До этого Алинина успеваемость мне была по барабану, а ведь у нее сплошные зачеты, контрольные и экзамены. Но вроде сестра молчала, не жаловалась, так что, наверное, там Палашка не совалась.

Странно, конечно. Как можно дома бесноваться, а в училище оставаться самой собой? И вообще, а какая Алина была в училище? Мы же только с ее слов знаем. Ну то есть я знаю. Или, может, там никто с ней и не разговаривал, не провоцировал?

В зеркало теперь смотреться было странно. Конечно, с волосами мне однозначно лучше. Мог бы и не бриться, если честно. Вот интересно, а Алина изменила бы ради меня так радикально свой имидж? А я сам —

стал бы сбривать волосы, если бы этот поступок был для меня таким же дерзким и смелым, как для девушки? Или если бы меня стали из-за этого дразнить? Может, и будут, кстати… Откуда мне знать?